Сурамская крепость

— А потому что, во-первых… Эх, да мало ли почему! Есть причины.

— А все же какие? Или парень, по-твоему, не годится?

— Нет, парень хорош, но… — Да брось ты эти свои «но»!

— Но ведь он без роду без племени.

При этих словах гость поморщился, словно на что-то накололся.

— Ну так что ж, пусть безродный! Разве парень от этого хуже? Всего два года, как он при мне, а уже сотню червонцев нажил. Чем не молодец?

— Хорош, хорош… Но ты ведь знаешь, дочь у меня одна… Вот я и хочу найти ей подходящего жениха.

— А кто, по-твоему, ей подходит?

— Да кого бог пошлет! Хочу отдать за дворянина, хотя бы и захудалого.

Тут гость снова поморщился, словно в сердце у него что-то оборвалось.

— Что за беда, если будет не дворянин!

— Эх, кум! Дворянин — это совсем другое дело. Как бы ни был он беден, найдется все же у него хоть один слуга да одна дворовая девка. Вот и не нужно его жене самой воду таскать да тесто месить.

— А разве жене моего молодца придется самой хлеб печь? Разве он не может обзавестись слугами?

— Отчего же, только слугам ему платить придется, а у дворянина собственная дворня.

— Коли так, завтра же куплю ему крепостных.

— Ну и покупай! Бог в помощь!

— Тогда отдашь дочь?

— Не знаю. Да ведь он же безродный, кум, безродный! Я сам не без роду без племени, есть у меня и друзья и родня, и враги. Хочется мне похвастаться перед ними зятем и его родней.

— Пустое, кум! Такую свадьбу справлю, что любой княжеский сын позавидует.

— Какой же от этого прок?

— А такой, что ты на первых же порах пустишь пыль в глаза своим врагам. Потом Дурмишхан снова примется за торговлю, станет загребать золото, а с деньгами, сам знаешь, — всего можно добиться!

— Однако деньги не сделают его родовитым.

— Верно! Ну, а если самые родовитые станут ему завидовать да заискивать перед ним, лишь бы он ссудил их деньгами?

— Ох, заладил свое! Перестань, ради бога!

— А разве я не прав?

— Может быть, и прав, но для того, чтобы это сбылось, Дурмишхану понадобится много сотен червонцев.

— Найдутся у него.

— Откуда?

— От трудов своих, он парень дельный! И еще кое-откуда, об этом позволь уж мне знать! Я отдам ему половину своего состояния.

— Чего ради?

— Это мое дело. Я ведь говорил тебе, что хочу примириться с богом. Может, удастся вымолить себе прощение.

— Ох, ты опять за свое… Когда перестанешь бредить этим?

— Когда умру.

— Ради бога, оставь эти разговоры!

— А все же какой ты мне дашь ответ?

— После, после. Сначала поужинаем. Эй, кто там? Накрывайте на стол!

— Это «после» я уже целый год от тебя слышу.

— Что ж делать, дорогой кум, никак не могу решиться… Не могу, да и только!

Так беседовали между собою в рождественскую ночь в Сурами двое пожилых мужчин, сидя у камина в горнице. Один из собеседников был, как вы уже, наверное, догадались, наш знакомец Осман-ага, который, приглядевшись к Дурмишхану, сделал его своим приказчиком; второй же был сурамский крестьянин, по имени… Но на что нам его имя?

Сели ужинать. Первым уселся за стол наш безыменный хозяин дома, затем его супруга и дочь и, наконец, Осман-ага.

— Ну как, крестница, хочешь выйти замуж?

— Полно, крестный, перестаньте, — стыдливо потупилась девушка.

— Брось притворяться! Ведь тебе приятно, даже когда я об этом заговариваю!

— Перестаньте, не то сейчас уйду, — сказала девушка, хлопнув себя рукой по колену.[8]

— А если бы ты знала, какого я тебе жениха добыл!

— Провалиться ему! Не надо мне мужа.

— Почему?

— Потому что не надо.

— А все-таки? — Не собираешься же ты постричься в монахини?

— Нет.

— Так почему же не хочешь замуж?

— Не хочу. Я останусь с матерью.

— Так и состаришься дома? — Да.

— Ну, не надо так, крестница, все ты сердишься, — улыбаясь, сказал Осман-ага.

— Не говорите мне такого — и не буду сердиться.

— О, знаю тебя, знаю: если отец захочет выдать тебя замуж, ты, конечно, откажешься. Ну, а если я найду тебе жениха, неужели не пойдешь за него?

— Нет!

— Что ж ты все нет да нет!.. Дурмишхан, поди сюда! — крикнул Осман-ага, повернувшись к двери.

Дурмишхан вошел.

— Ну-ка, живо поцелуй мою крестницу и передай ей обручальное кольцо со своей руки, — шепнул ему на ухо Осман-ага.

Дурмишхан подскочил к девушке, поцеловал ее и передал кольцо. Она вскрикнула и выбежала из комнаты.

— Ах, боже мой! Что вы натворили? — сказала мать, скрывая улыбку, и поднесла палец к губам.

Отец сердито взглянул на гостя. В глазах у Османа стояли слезы. Несчастный вспомнил, что и он мог быть так же счастлив со своей Нато…

— Что это ты, приятель? Осрамил меня, а теперь плачешь? Небось совестно стало?

— Нет, кум, не о том мои слезы. Позови мою крестницу. Поздравляю с зятем!.. Подойди, Дурмишхан, сядь с нами. Сейчас выйдет твоя невеста…

— Вы, я вижу, не шутите, — сказал отец улыбаясь.

— Какие тут шутки! Попробуй-ка теперь не отдать нам свою дочь! Клянусь богом, осрамлю тебя на всю деревню…

— Что же, жена, в самом деле ничего не поделаешь… Ступай приведи невесту.

— Разве можно так сразу? Говорила тебе — повременим немного.

— Доброе дело незачем откладывать, — сказал Осман-ага.

Немного погодя привели девушку и посадили рядом с Дурмишханом.