Суровые будни (дилогия)

— Это правильно. Я и сам так думал, — ответил Чесноков, сдержанно усмехаясь. — Больше ничего спрашивать не буду. Спокойной ночи, председатель.

Тот отвернулся лицом к стенке, натянул на плечи узкое одеяло и тут же уснул.

...На другой день поутру во дворе правления — свинячий визг. Оленин выглянул в окно: чьи свиньи забрели во двор правления?

Увидел с десяток мужчин и женщин. Они о чем-то безалаберно шумели. Впереди всех в затрапезном ватнике выделялась дебелая Параня — сноха Никшутама, возле нее топталась бабка Верблюжатиха. Они гнали хворостинами свиней, отданных им в свое время на содержание. Свиньи упирались, норовили проскочить куда-то промеж ног.

Оленин понял, в чем дело, выбежал на крыльцо. За ним — Лиза, Порогииа, еще кто-то из правленцев.

— Что это значит, уважаемая Парасковья Григорьевна, и вы, бабушка Глаша? — спросил как можно спокойнее.

— А то значит, что нечего посылать боровов христорадничать под чужие окна!.. Кормов не даете, а своих у нас нету. Кормить нечем. Подохнут к чертовой матери, а нам еще отвечать за них. Так что получай, председатель, свое добро, а нам оно ни к чему!

Параня бросила на снег узловатый прут, руки в боки, ждет, что скажет председатель. Но он не сказал ничего. Только на скулах под дубленной ветром кожей перекатились желваки, Параня подождала чуть, фыркнула, повернулась круто и пошла к воротам, покачивая широкими бедрами. За ней, как тень, уменьшенная вдвое, пошаркала бабка Верблюжатиха. Свиньи, хрюкая, разбрелись по двору. Кто-то побежал, притворил калитку.

А простоволосый председатель стоял на крыльце, думал с робостью и содроганием: «Если и дальше муть такая пойдет, то к вечеру все стадо пригонят. Плохой пример заразителен. Куда я дену свиней? Что стану с ними делать? Ни черта нет у людей сознания! Вчера только был у них, разговаривал, убеждал, и на тебе! Сюрприз. Не иначе, кто-то их подбил на это…

Чесноков, щуря глаза вслед уплывающей бабке Верблюжатихе, язвительно воскликнул:

— Обедняла совсем старая!.. Свои два борова в дверь не пролазят, а колхозных заморенных на мороз лютый выгнала! Ну и ну!

— За компанию с соседкой... — отозвалась Порогина. — Ничего себе, сознательную сноху воспитал товарищ Матушкин.

Толпившиеся во дворе колхозники смотрели с любопытством на председателя. Чумазые трактористы, ремонтировавшие машины в мастерской напротив, выбрались на воздух покурить. Они заговорили о чем-то между собой, посмеиваясь и отпуская шуточки в адрес запаршивевших свиней.

— Леонид Петрович, оденьтесь. Ведь так простудиться недолго… — Это Лиза. В голосе ее просьба и сочувствие.

Мороз на самом деле корежил крепко. Оленин вздрогнул, махнул рукой, пошел в помещение. За ним, с опущенными глазами, потянулись другие члены правления. Все с тревогой прислушивались к голодному визгу во дворе, всех теребило опасение: не гонит ли еще кто-нибудь?

Уже перед обедомм, покончив с. экстренными делами, Оленин спросил кого-то, куда забились свиньи, почему их не стало слышно.

— Ксюта Ситкова забрала, — отвечают, — к себе домой. Говорит, дескать моя забота, я старшая свинарка, знаю, что делаю. А какой шут назначал ее старшей свинаркой, никто не знает...

— Назначал тот, кому полагается, — ответил сердито Оленин и отвернулся, пряча злую и вместе с тем торжествующую улыбку.

Подошла Лиза, отпросилась в райцентр. Зачем — расспрашивать ее не стал: говорят, по личным делам надобно. Вернулась на следующий день, и первый, с кем столкнулась на пороге конторы, был председатель. Блестя глазами, сказала деловито:

— Посылайте машины в Александровку, в колхоз «Луч». Я договорилась по телефону с отцом. Упросила дать нам взаймы кормов. Осенью рассчитаемся.

Оленин отступил на шаг, уставился на нее недоуменно. Что-то знакомое, давно не испытываемое проснулось в нем, и холодок восторга перехватил дыхание. Это было давно хорошо известное ему чувство предвкушения победы. Еще много трудностей, еще много яростных атак, но сознание бойца уже уловило незаметный на чужой взгляд перелом.

Не столько взволновала его помощь, пришедшая в самый раз, а то, что помощь эта пришла от людей, о которых он никогда не думал и ничего о них не знал. Посмотрел изучающе на Лизу, вдруг протянул руки, порывисто сжал ладонями се вспыхнувшие холодные щеки, сказал растроганно:

— Милая ты моя девушка... Хозяйка!..

...В деревне — не в городе: тут каждый чих слышен, каждый человек на виду. А если к тому ж приезжий — и того более.

Спустя малое время жена Силантия Трофимова как-то за обедом, подтянув осуждающе губы, сообщила своим квартирантам:

— А новая агрономша-то с шофером Радием шуры-муры закрутила... Уже не раз видели их вечерами вместе. И на квартиру к ней бегает...

— А чего ж, правильно! — отозвался Чесноков. И никто не понял, что «правильно»?

Слова Евдокии Трофимовой обрадовали Оленина, и тут же родилась идея: хорошо бы причалить Лизу к Вязовке навсегда. Молода? Ну и что же? Зато понимает и любит крестьянское дело, болеет за него, а это основа всего. Из хорошего семени вырастают хорошие деревья...