Суровые будни (дилогия)

— Значит, любопытно узнать, как я на тракторе калымил? Что ж, могу поделиться опытом. Только... и врагу не пожелаю калымить по вьюжной степи. Стекло залепило, ни черта не видно. Куда прешься? Сзади прицеплен вагончик на полозьях. Начальнички выскакивают из него по очереди, бегут впереди, направление по компасу проверяют. А что толку в компасе? Врет на все четыре стороны, железо кругом. Тыкались, мыкались по степи туда-сюда — надоело. На вышку мастера того, миллионного, наткнулись случайно. Людей у него, на самом деле, раз-два и обчелся. Начали готовить заливочные агрегаты, что-то там проверять, потом приступили к закачке цемента в скважину. А время идет! Я как на иголках: ведь опаздываю сверх всякого допустимого! А работы еще — ого-го! Вкалывают все. Час, другой, третий... Кругом вода хлещет, холодище! Устали как собаки. Начальники едва на ногах держатся, а я, вторые сутки не спавши, и подавно.

Темнеть уже стало, а они все качают, точно в прорву какую. Наконец шабаш. Повыключали насосы, полезли и вагончик греться. Я двигатель выключать не стал, отдохнем чуток и поедем в Александровну все вместе — так решили. Плеснул я в печку масла, зажег. Загудело, завыло... Тепло стало в вагончике.

«Ну, — говорят начальники, — помог ты нам, товарищ Куз, здорово. Спасибо тебе большое, а своему председателю передай, ежели труб или горючки надо, пусть присылает, дадим». — «Ладно, — отвечаю, — мы люди не гордые, нужда прижмет — сами явимся, без приглашения...»

Уселись все вокруг печки, закурили и вдруг — точно о бездну ухнули! Моментально уснули.

Очнулся я — холодище лютый. Печка погасла. Глянул на часы — мать родная! Пять утра! А как же моя свадьба?

Начальники треклятые дрыхнут, выдерни ноги — и то не услышат. Выскочил наружу — тишина. Метель угомонилась. Двигатель тихонько постукивает. Я скорее в кабину и прямиком через поле к дороге. Еду сам не свой. Ну, думаю, наделал делов!.. Беда!

Выбрался на александровскую дорогу. По бокам снегу навалило — как в туннеле еду. Попадись кто с той стороны — ни в жизнь не разминуться! Только подумал, глядь — навстречу сани-первопутки. Съехались ближе. Уже совсем рассвело. Присмотрелся — вот так номер! Поезжане-то, оказывается, свои. В санях Лиза сидит, с ней рядом отец, Иван Прохорович, а впереди в шинельке брат Митя притулился. Встретились, значит, на перепутье... Они из дому, а я к ним.

Радий поднял с земли прутик, принялся чертить им лениво по рыхлому, как сосновая мезга, снегу: на солнцепеке уже таяло, закопченные возле мастерской сугробы стали ноздреватыми, дряблыми.

— Подхалтурил ты, Радий... Что да, то да... — хмыкнул кто-то из слушателей, сплюнул через губу.

— А что? Молодец! Так и надо. В первую очередь дело, потом жена, — отозвался Глазков одобрительно.

— Угу... Первым делом, первым делом самолеты... Нечто, Павел, соратника вербуешь? — не без яда спросил Битюг.

Глазков не удостоил его ответом.

— Ну, а свадьба состоялась, что ли? Чего ж молчишь, Радий?

— Неужто уехал не женившись? — усмехнулся тот. — Очень даже просто состоялась. Вернулись вместе в Александровку и закончили все чин чином...

...Странные порой вещи происходят с русским человеком! То вывернется так, что чуть ли не до дна его видать, а то враз сожмется комочком, словно его замуровали, и молчок!

Вот и Радий. Оборвал на полслове — и ша! А дело, если на то пошло, закончилось не так уж просто.

Как увидел он Лизу с ее родными, остановил трактор и бегом к ним. У Лизы глаза запухшие, красные. Лицо побледнело, заострилось. Радий за голову схватился, готов сквозь землю провалиться. Позор, позор какой из-за него! На весь район ославил девушку. Гостей полон дом, а он не явился. Сплетен сколько, насмешек! Радий и руки опустил, едва не плачет. Пытается объяснить что-то. Куда там! Лиза отвернулась, не смотрит, а Митя, братец ее, чисто бугай, того гляди пырнется! «Убирай, — орет, — с дороги свою чуму копченую! Прочь! Не про таких, как ты, моя сестра! Больше ты ее не увидишь!»

Тут уж и Радий взъярился: как так он не увидит больше свою жену?

Шум-гам поднялся! Проснулись начальники, вылезают из вагончика, чумазые, прокоптелые. Как ни в чем не бывало здороваются с Лизиным отцом, с Лизой, с ее братом. Тот, что в свитере, берет Ивана Прохоровича за локоть, подмигивает Мите, отводит их в сторонку. Пошептались о чем-то, пошептались, потом Митя возвратился к саням, покопался в соломе, достал какую-то корзину и потащил в вагончик. За ним полезли остальные. Осталась среди бела поля Лиза.

Радий подошел к ней, заговаривает, объясняет. Она молчит, отворачивается, словно чужая. Попытался взять за руку — что ты! Как рванется, как сверкнет глазами! И шастъ! Туда же, в вагончик.

Бросили Радия все. И так ему горько стало! Еще вчера вечером начальники плясали вокруг него, потому — нужен был! А сегодня морды в сторону. Никак пьянствуют в вагончике? Точно, пьянствуют! Вона! Уж песню налаживают... Ладно же! Попоете вы у меня не так!..