Сущность христианства

Религия вообще по существу своему не знает никаких посредствующих причин; они скорее служат для нее камнем преткновения; потому что царство посредствующих причин, чувственный мир, природа отделяют человека от Бога, хотя Бог, как Бог действительный, сам в свою очередь есть чувственное существо.[133] Поэтому религия верит в падение этой преграды. Некогда не будет ни природы, ни материи, ни тела, по крайней мере, такого тела, которое отделяет человека от Бога: некогда останутся только Бог и благочестивые души. Религия черпает сведения о посредствующих причинах, о преграде между Богом и человеком, из чувственного, естественного, следовательно, нерелигиозного созерцания, которое она тотчас же отвергает, обращая действие природы в деятельность Бога. Но эта религиозная идее противоречит естественному разуму, приписывающему вещам природы действительную самодеятельность. Религия разрешает это противоречие между чувственным и религиозным созерцанием тем, что приписывает неопровержимую действенность вещей Богу, действующему посредством этих вещей. Здесь сущностью, главным предметом является Бог, а предметом ничтожным, второстепенным — мир.

Напротив, где посредствующие причины становятся активными, где они, так сказать, эмансипируются, там, наоборот, природа становится сущностью, а Бог — отрицанием сущности. Мир является самостоятельным в своем бытии, в своем существовании: он еще зависим лишь по своему началу. Здесь Бог оказывается не первоначальным, абсолютно необходимым существом, а существом только гипотетическим, производным, вытекающим из потребности нашего ограниченного разума, для которого, без самодвижущего начала, необъяснимо существование мира, им же обращенного в машину. Бог существует не ради себя, а только ради мира, для того, чтобы им, как первопричиной, объяснить мировой механизм. Ограниченный человеческий разум становится в тупик перед первично самостоятельным бытием мира, потому что он смотрит на мир только с субъективно практической точки зрения, видя в нем только простую, грубую машину, а не величественный, дивный космос. Таким образом он ударяется о мир голевой. Удар сотрясает его мозг, и при этом сотрясении он объективирует вне себя собственный толчок, обращает его в тот первоначальный толчок, который привел мир к существованию, подобно тому, как математический толчок приводит в движение материю. Следовательно, человек приписывает миру механическое происхождение. Всякая машина должна иметь начало; это содержится в ее понятии; ибо причина ее движения заключается не в ней самой.

Из этого примера очевидно, что всякая религиозно-умозрительная космогония есть тавтология. В космогонии человек только выясняет или объективирует то понятие, которое он имеет о мире. Если мир есть машина, то разумеется, он не сам себя сделал, а сделан, т. е. возник путем механическим. В этом пункте религиозное сознание совпадает с механическим воззрением; оба считают мир изделием, продуктом воли. Но они согласуются друг с другом только на один миг, только на момент сотворения или создания мира — как только это творческое мгновение исчезло, исчезла и гармония. Механику Бог нужен только для создания мира; как только мир создан, он поворачивается к Богу спиной и от души радуется безбожной самостоятельности мира. Но религия создает мир только для того, чтобы всегда держать его в сознании его ничтожества, его зависимости от Бога. У механика творение является последней тонкой нитью, связывающей его с религией; религия, считающая ничтожество мира настоящей истиной (ибо всякая сила и деятельность есть сила и деятельность Бога), является для него не более, как воспоминанием юности; поэтому он переносит творение мира, акт религиозный, обусловливающий ничтожество мира — ибо до начала творения не было мира, а был один только Бог — вдаль прошедшего, тогда как самостоятельность мира, поглощающая все его мысли и чувства, действует на него всей своей мощью. Механик прерывает и сокращает деятельность Бога чрез деятельность мира. В его глазах Бог имеет лишь историческое право, противоречащее его естестве иному праву; поэтому он по возможности ограничивает это еще признаваемое за Богом право, чтобы еще более расширить и очистить поле деятельности для его естественных причин и для его разума.