Сущность христианства

«Богу присуще всяческое совершенство, какое где-либо встречается в роде тех или иных существ. Но среди совершенств самым превосходным является разум, ибо благодаря ему существо есть некоторым образом все, так как оно объемлет в себе совершенства всех вещей; следовательно, Бог есть познающее, мыслящее существо» (Tho-mas Aq. Summa с. gent. lib. I. с. 44. 5). «Так как древние называли Богом всякую обособленную субстанцию, то отсюда следовало, что наша душа, т. е. разум, посредством которого мы познаем, имеет божественную природу, то некоторые христиане нашего времени, допускающие в нас обособленный (от человека) деятельный разум, буквально утверждают, что деятельный разум и есть Бог. Это мнение могло возникнуть из сходства нашей души с Богом, ибо познание есть прежде всего характерное свойство Бога и не приличествует никакому низшему существу, кроме человека, обладающего душой, поэтому и могло казаться, что душа обладает божественной природой» (Он же, И. II. с. 85). «Мудрец связан с Богом некоторым родством, ибо он занят вопросами разума, а последний и есть сущность самого Бога» (Synesius in Petavii Theol. dog. T. I. Iii). IV. с. 1 § 1). «Разум составляет связь между нами и Богом» (R. Moses там же T. IV с. 13. § 8). «Единство между Богом и человеком гораздо теснее, чем между душою и телом: ибо единение между двумя духовными существами бывает большее, чем между существом духовным и физическим. Но Бог есть духовное существо, так же как и человек есть духовное существо» ((Hugo Victor там же § 14). «Среди всех тварей один только разумный дух может возвыситься до вопроса о Боге, ибо он всего ближе подходит к нему по сходству своей сущности. Поэтому, чем больше разумный дух работает над самопознанием, тем более становится он способным к познанию Бога» (Ансельм, Монолог. с. 66). «Человеческий дух сравним только с самим Богом» (Cicero, Quaest. Тисс.). «Сам Бог не может быть мыслим иным, как только свободным, ни с чем не связанным и обособленным от всех смертных сочетаний» (Там же). Древние называли вообще душу, дух и разум Богом, тогда как христиане прямо или только на словах отрицают тождество Бога и человеческого духа, а косвенно или на деле утверждают его. Поэтому христиане упрекали язычников, что они обоготворили разум: но сами они делают то же. Разница только в том, что христиане одновременно со способностью человека к разуму или отвлечению боготворили также его противоположность, сущность чувства, короче, все существо человека, и чрез это — не говоря уже о других указанных в этой книге основаниях — обращали отделенный от человека дух, имевший у древних несомненный характер субъективной, человеческой абстракции, в существо чувствующее и материальное, по крайней мере, в их воображении. «Созерцательная жизнь», справедливо говорит Фома Аквинский (в его Exposit. ill Cantica Cantic., Parisiis 1515. fol. 8), «имела у богословов (т. е. христиан) и у философов (т. е. язычников) не одно и то же значение. Философы полагают блаженство, цель созерцания, в мудрости, в упражнении силы мышления; а богословы полагают его больше в осязании, чем в мышлении, больше в любви и сладости, чем в созерцании. Поэтому, если мы захотим прибегнуть к чувствам для обозначения этого различия, то мы можем сказать: созерцательная жизнь философов услаждает зрение и слух — ибо среди всех чувств эти два чувства наиболее содействуют познанию и науке — а христианское созерцание услаждает вкус, обоняние и осязание». При этом следует еще заметить, что христиане потому главным образом и отличают Бога от духа и души человека, что они отождествляют дух и душу с индивидуальным, т. е. действительным, чувственным, физическим существом, тогда как древние мыслили разум, дух в самом человеке, как отдельную сущность, как сущность саму по себе. Поэтому, когда христиане отрицают, что Бог есть дух или душа человека, то этот дух означает мыслящего человека, а душа — чувствующего, исполненного страстей человека или связанную с телом, чувственно определяемую душу. Так, напр., Августин говорит (contra Fortuna tum): «Бог есть одно, а душа нечто другое. Бог не уязвим, не порочен, не проницаем и не запятнан. А душа грешит и т. д. Поэтому, если душа есть субстанция Бога, то эта субстанция Бога может заблуждаться, может быть испорченной и т. д.» А Фома Аквинский (см. с. gent. lib. II. с. 25): «Бог вечен, а души не было раньше ее тела. Бог не изменяем, а в душе происходят изменения. Бог есть чистая деятельность, а душе свойственны страдания и деятельность, следовательно, душа не может быть частью божественной субстанции». Но разве душа есть нечто иное, чем сам человек? Сама душа точно так же не порочна, не проницаема, не запятнана, как и Бог, ибо, по учению самих же христиан, она не делима, проста, не материальна, неистребима и бессмертна: короче, все, что они в морали отрицают у души, они приписывают ей в метафизике. Метафизические определения, определения сущности божества и души, одни и те же. Это особенно видно в учении о бессмертии, в котором или буквально, или иносказательно душе присваиваются определения божества. Так, Гроций говорит (1е Verit. Rel. ehr. lib. I.e. 23): «Природа души ни от чего зависит; противоположения душе не существует, т. е. она есть абсолютная, бесконечная сущность; ибо и Бог, как «всеобщая причина и как универсальная природа», не имеет себе противоположения, как буквально говорится, напр., у Фомы Аквинского в его комментарии к Дионисию. И поэтому, чтобы доказать существование Бога, как отличной от души сущности, христиане отрицают существование души, как сущности, отличной от тела и материи, и отождествляют душу с человеком; а чтобы доказать существование бессмертия, они отрицают различие между душой и божеством и обращают душу в независимую, отличную от тела, божественную сущность[207], следовательно они признают, что душа Бога есть душа человека, ибо душа в богословии есть единая бессмертная душа. «Только признание вечной жизни делает нас истинными христианами». Августин. (De-Civ. Dei, lib. VI. с. 9).