Сущность зла

— Да, я знаю, и ты тоже знаешь. Но Макс? В его-то состоянии? После того, как он увидел тела единственных друзей, какие были у него здесь, в Зибенхохе, разрубленными на куски? Я уже говорила тебе: он изменился. Привязался к карабинерам, изводил их звонками днем и ночью. Даже подрался с тем капитаном…

— Альфьери.

— Тот не подал жалобу, но факт остается фактом. Макс твердил, будто никто ничего не делает, чтобы найти убийцу его друзей. Это было не так, но если Максу возражали, он впадал в бешенство. Когда он понял, что следствие зашло в тупик и дело скоро передадут в архив, он начал собственное расследование. И никогда его не прекращал.

— Я узнал, что материалы дела находятся в казарме Зибенхоха.

— Нет. Они у Макса, в дедовском доме. Доме Крюнов, где он вырос. Он все держит там.

Чай уже остыл. Я все-таки выпил его, надеясь таким образом перебить отчаянную потребность выкурить сигарету. Это не помогло.

— Он разузнал что-то об этом Оскаре Грюнвальде?

— Он никогда не показывал мне свой архив, тот, который хранится в фамильном доме, но я уверена, Макс собрал досье на каждого жителя Зибенхоха.

Я вздрогнул.

— Только так он мог продолжать жить дальше, — сказала Верена. — Поддерживать в себе ярость. Макс — сирота. Его родители погибли в автокатастрофе, когда он был еще младенцем. Его вырастила бабушка. Фрау Крюн. Суровая женщина. Она прожила чуть ли не до ста лет. Ее мужа завалило в шахте в двадцать третьем, и с того дня фрау Крюн всегда одевалась в черное. С гибелью мужа она потеряла все, в те времена не существовало никаких страховок. Они жили очень бедно, наверное, беднее всех в округе. Макс был ласковым, тихим ребенком. В школе учился хорошо, но с другой стороны, фрау Крюн иного бы и не потерпела: только высшие баллы. Единственными друзьями Макса были Курт, Маркус и Эви. С ними Макс мог расслабиться, не изображать солдатика, которым фрау Крюн хотела его видеть. Их смерть приговорила его к одиночеству.

— Тридцать лет ярости. Не грозит ли это саморазрушением?

— Я зачем-то живу рядом с ним, верно?

Мы помолчали, погрузившись каждый в свои мысли.

— А ты? — спросил я наконец.

— Что — я?

— Что ты сама об этом думаешь?

Верена вертела в руках фотографию. Пальцы ее сновали вокруг лица Макса, безбородого, беспечного.

— Сейчас тебе покажется, будто я суеверная горянка, но это не так. Я дипломированная медсестра, и считаюсь хорошей медсестрой. Старательной, умелой. Как многие в деревне могут засвидетельствовать. Я люблю читать, это я заставила местную администрацию провести в Зибенхох широкополосный кабель. Я не верю в сказки, в чудовищ под кроватью и в то, что Земля плоская. Но я уверена, что Блеттербах — проклятое место, так же как уверена в том, что курить вредно. Там слишком часто гибнут люди. Пастухи пропадают бесследно. Лесорубы рассказывают о странном свечении и о следах еще более причудливых. Легенды, мифы, блуждающие огни. Думай что хочешь, но в самой абсурдной легенде содержится крошечное зернышко правды.

Я вспомнил о народе фанес.

Верена продолжала:

— Готова поспорить: после того как ты наслушался всяких гадостей в свой адрес, ты легко поверишь, если я тебе скажу, что в прошлом в наших краях часто случались самосуды. Особенно над ведьмами — но никаких костров. Зибенхох по-своему вершил правосудие. Бедняжек хватали и оставляли одних у Блеттербаха. Ни одна не вернулась назад. Много слухов ходит об этом месте, и они вряд ли придутся по нраву сотрудникам Туристического центра.

— Ужас притягивает, — заметил я.

— Но не такого рода ужас. Ты там был?

— Даже вместе с дочкой.

— Тебе понравилось?

— Клара прекрасно провела время.

— Я у тебя спросила.

На какой-то миг я призадумался.

— Нет, я чувствовал себя не в своей тарелке. Там… это глупо, так говорить, но весь мир как-то состарился, там ощущаешь груз времени.

Верена кивнула.

— Груз времени, да. Блеттербах — гигантское кладбище. Все ископаемые — это остовы. Трупы. Трупы созданий, которые… я не фундаменталистка, Сэлинджер. Тем более не ханжа. Я знаю, что Дарвин прав. Виды эволюционируют, а если не эволюционируют, когда среда изменяется, то вымирают. Но я верю в Бога. Не в Бога с седой бородой, который восседает на небесах, эту картинку я нахожу чересчур упрощенной, но в Бога, заставляющего крутиться машину, которую мы называем Вселенной.

— Взгляд образованного человека.

— Именно. И я верю, что была причина, по которой Бог решил уничтожить тех бестий.

Мне почудилось, будто кухня стала темнее и теснее. Приступ клаустрофобии.

Верена взглянула на часы, висевшие над раковиной, и глаза у нее округлились.

— Уже поздно, Сэлинджер, тебе пора идти. Не хочу, чтобы Макс тебя застал здесь.

— Спасибо за рассказ.

— Не благодари меня.

— Ну, тогда надеюсь, эта бутылка стоит тех денег, что я за нее заплатил.

Верена, казалось, почувствовала облегчение оттого, что я пошутил. Допрос закончился.

— Я дам тебе знать.

Мы встали.

— Сэлинджер?

— Нет, я не стану говорить об этом с Максом.

Верена успокоилась. Не совсем, но достаточно, чтобы исчезла морщинка между бровями.

Она пожала мне руку.

— Он хороший человек. Не причиняй ему боли.