Сущность зла

Я подбирал слова, чтобы распрощаться, но тут хлопнула дверь, и послышались усталые шаги Макса.

— Сэлинджер? — изумился он, увидев меня. — Какими судьбами?

Верена показала бутылку бургундского.

— Он мне рассказал о неуплаченном штрафе, господин шериф.

Макс хохотнул:

— Не стоило.

— Я уже почти местный, — сказал я в шутку. — Так или иначе, уже поздно: я рассчитывал выпить стаканчик в хорошей компании, но Аннелизе будет волноваться.

Макс глянул на наручные часы.

— Не так уж и поздно. Будет жаль, если ты уйдешь, не промочив горло. — Он широким шагом прошел через прихожую. — Вот возьму штопор, и…

Он не закончил фразу. Застыл в дверях кухни. Я увидел, как Верена шагнула к нему, но остановилась, зажав себе рот рукой.

Макс обернулся и проговорил сдавленно, ледяным тоном:

— Что это значит?

Он показывал на фотографию и телеграмму лежавшие на столе.

— Это я, Макс: нечаянно зацепила рамку, и…

— Херня, — отрубил Макс, буравя меня взглядом. — Куча херни.

— Макс, это моя вина.

— Чья же еще?

— Я хотел поговорить с тобой. За этим и пришел.

— Но тебя, — вмешалась Верена, заговорила быстро, почти глотая слова, — тебя не было, и я подумала, будет лучше, если с ним поговорю я.

— Это моя вина, Макс, — повторил я, повышая голос. — Верена вовсе не собиралась…

Макс угрожающе надвинулся на меня.

— Не собиралась — что?

— Рассказывать.

Макс весь трясся.

— А Верена знает, почему тебя так интересует эта история?

— Что ты хочешь этим сказать?

Макс презрительно расхохотался:

— То, что ты собрался срубить немного бабла.

Я окаменел.

— Этот подонок сказал тебе, — обернулся Макс к супруге, — что он собирается нажиться, сняв кино о бойне на Блеттербахе? Милости просим, господин режиссер. Забирайте наших мертвецов, раскладывайте их перед публикой со всего света. Плюйте на их могилы. Не этим ли ты зарабатываешь себе на жизнь, Сэлинджер?

— То, что пишут в газетах, — ложь. Я это докажу, когда выйдет документальный фильм об Ортлесе. И могу тебя заверить, я не имею ни малейшего намерения делать какой бы то ни было фильм из истории Курта, Эви и Маркуса.

Макс сделал еще шаг по направлению ко мне.

— Не смей произносить их имена.

— Мне лучше уйти, Макс. Извини за беспокойство. И спасибо за чай, Верена.

Я не успел повернуться к двери: Макс схватил меня за ворот и прижал к стене. Деревянное распятие упало на пол и разлетелось на куски.

Верена вскрикнула.

— Только попробуй еще показаться здесь, — прорычал Командир Крюн, — и я устрою тебе такое — мало не покажется. Точно говорю. И если у тебя есть хоть немного смазки в башке, проклятый мудак, ты вообще уберешься отсюда. Нам в Зибенхохе шакалы не нужны.

Я схватил его за руки, пытаясь высвободиться. Но хватка у него была железная, мне удалось только глотнуть немного кислорода и пролепетать:

— Я не шакал, Макс.

Он меня отпустил.

Я жадно ловил воздух ртом.

Макс меня ударил. Сильный, точный удар правой, в скулу. Взрыв, мелькание огней — и я осел на пол. Когда я поднял голову, Макс возвышался надо мной.

— Это тебе задаток. А теперь исчезни, если не хочешь получить еще.

Корчась от боли, я схватил куртку и выбежал вон.

3

К счастью, Клара уже спала.

Я вошел, стараясь не шуметь. Снял ботинки, шапку и куртку. Дом был погружен во тьму, но я мог ориентироваться и не зажигая свет.

Добравшись до ванной, я сполоснул лицо. Половина физиономии приобрела цвет баклажана.

— Сэлинджер…

Внутри у меня все перевернулось.

Аннелизе вышла растрепанная, встревоженная. Без косметики она мне показалась такой красивой. Она взяла мое лицо обеими руками, рассмотрела синяк.

— Кто тебя так отделал?

— Успокойся, ничего страшного.

— Тот же самый тип? Из бара «Лили»?

— Это только выглядит скверно. — Я изобразил пару дурацких гримас, пытаясь ее успокоить.

От боли слезы выступили на глазах.

— На этот раз он так легко не отделается. Я звоню карабинерам.

Я ее остановил.

— Оставь, пожалуйста.

— Что происходит, Сэлинджер?

Она не разозлилась. Она испугалась.

— Это Макс.

— Командир Крюн? — Аннелизе была в шоке. — По пьяни?

— Нет, не по пьяни, и я в каком-то смысле это заслужил.

Аннелизе отстранилась.

Уверен, она подспудно догадывалась о том, что я затеваю. Часами сижу в своем кабинетике перед компьютером. Вдруг срываюсь с места и уезжаю. Знаки, которые ее разум не мог не зафиксировать. Просто она не хотела в этом признаться самой себе. Но теперь было невозможно что-либо отрицать.

— Над чем ты работаешь?

Голос ровный, бесцветный. Лучше бы она кричала.

— Ни над чем.

Аннелизе надавила пальцем на синяк.

— Больно?

— Черт, да, — дернулся я.

— Мне еще больнее от твоей лжи. Я хочу услышать правду. Сейчас. Немедленно. И постарайся говорить убедительно.

— Может, пройдем на кухню? Мне нужно чего-нибудь выпить.

Аннелизе повернулась и, не говоря ни слова, исчезла в коридоре, погруженном в темноту. Я последовал за ней. По дороге заглянул в спальню Клары. Дочка спала на боку, свернувшись калачиком. Я поправил одеяло. Потом спустился в кухню.

Аннелизе уже поставила бутылку пива на стол.

— Говори.

— Прежде всего, я хочу, чтобы ты знала: это не работа.

— Не работа?

— Нет. Просто способ взбодриться, не дать мозгу закоснеть.