Сувенир

— Чер-чер-чер-товка, — выговаривала спичка, соприкасаясь с коробком.

— И ножки побреем обязательно, — упорствовала Марья Алексеевна.

— Полетаем? — предложил вдруг веник, стоявший до этого молча в углу.

Совесть кололась все нестерпимее, будто была вовсе не совестью, а озверевшим дикобразом.

Уже к обеду Марья Алексеевна накрыла нетронутые оладьи бумажным полотенцем, положила в сумочку внушительную часть своих сбережений, надела дождевой плащ и отправилась во вторую городскую больницу.

«Скажу родственникам, что я — его знакомая и хочу помочь», — думала она, шлепая по стремительному потоку дождевой воды.

«Нет. Нельзя. Вдруг там будет его жена. Еще хуже сделаю. Правду говорить тоже нельзя: решат, что сумасшедшая. А за миллионершу-благотворительницу меня и близорукий не примет».

Только лишь стоя у двери в приемный покой, Марья Алексеевна нашла единственный безопасный способ наврать: она скажет, что несколько лет назад ее сводный брат (несуществующий, кстати сказать, потому, на всякий случай, сводный, а не родной) попал в такую же аварию. Случилось это в другом городе, далеко от Пустошева, и ее не было рядом, чтобы помочь. Тогда брата спасли совершенно незнакомые люди, и теперь она, Марья Зубкина, хочет сделать добро другому человеку, попавшему в беду.

Хитрость была продумана тщательно, до имени брата и марки мотоцикла, на котором он якобы разбился, но необходимости врать так и не возникло:

— Ну наконец-то! — рявкнула медсестра, когда бледная от переживаний Зубкина сообщила, что пришла к мотоциклисту. — Жена?

— Нет, — испугалась Марья Алексеевна.

— А кто вы ему?

— Знакомая. Мне бы переговорить с его родственниками.

— Мне бы тоже! — грубо парировала тетка. — Еще ночью сообщили семье — до сих пор никого нет. А ему знаете сколько всего надо?

— Сколько? Я все куплю!

Марья Алексеевна с готовностью ухватилась за свою сумочку. Медсестра смерила ее лукавым взглядом.

— Знакомая, говорите? Ну ладно, знакомая. Сейчас вынесу список, пойдете в аптеку.

Она повернулась нерасторопно, но с достоинством, скрипнули подошвы белых дерматиновых шлепанцев.

— Постойте! А как он сейчас? — взволнованно обратилась Зубкина к округлой спине в голубом халате.

— Плохо. Все очень плохо, — ответила медсестра, не повернув при этом головы.

Получив целую стопку листочков, которые выглядели так, будто назначения писал не врач, а энцефалограф, Марья Алексеевна побежала в ближайшую аптеку. Симпатичная девушка, владеющая умением расшифровывать магическую графику рецептов, собрала несколько огромных пакетов.

— Быстро же вы, — удивилась медсестра, охотно принимая «искупительные дары» Зубкиной.

— Он в сознании?

— Да вы что? Еще под наркозом, конечно.

— А что врач говорит?

Медсестра вдруг благоговейно закатила глаза к потолку и черты ее лица на миг потеряли угрюмую непроницаемую твердость.

— Теперь одному Ему известно. Хирург сделал все, что мог. Так что, молитесь, знакомая!

— А можно я еще тут посижу?

— Зачем это?

— Подожду.

— Кого? Барабашку? Оставьте телефон, я вам лично позвоню, когда очнется. Ну, или если…

Она снова закатила глаза. Марья Алексеевна часто заморгала и, забывшись, спросила:

— А как его зовут?

— Кого? Врача?

— Мотоциклиста?

Медсестра тоже заморгала.

— Георгий Щерба.

— Я его только по имени знала, — опомнилась Зубкина. — Фамилию не знала.

Медсестра осуждающе покачала головой, глядя вслед Марье Алексеевне.

К ночи дождь совсем стих, но смытое им тепло бабьего лета уже не возвращалось. Сырой холодный воздух щипал в носу и портил завитые локоны женщин.

Съев две холодные оладьи, Марья Алексеевна включила камин и поставила озябшие ноги поближе к его электрическому сердцу. Она все думала и думала про несчастного Георгия Щербу.

Вот ведь, как бывает! Злишься на человека, ругаешь, мол, жизнь тебе портит. И не думаешь, что делает он это, может быть, совсем не от злонравия или черствости, а потому что сам — несчастный и одинокий.

«Подумаешь, спать она не могла! Тоже мне, барыня! — мысленно упрекала себя Зубкина. — Человек в такой беде оказался, а к нему никто не пришел. Нет у него близкой души, оттого, наверное, и мотался ночами, как кузькин хвост!»

Вот случись подобное с ней, Марьей Алексеевной, куча народу сразу сбежится на помощь!

Она стала формировать «кучу». Во-первых, придет подруга Алена… Если, конечно, предполагаемое несчастье не постигнет Марью Алексеевну в субботу или воскресенье. Тогда Алена, скорее всего, не снимет трубку. Сама подруга — домохозяйка, и в будни звонит Зубкиной не менее двух раз в день: когда на фирме «Пустошев-Промтрест» — обеденный перерыв и обязательно вечером, до возвращения мужа с работы. Но в выходные дни, когда супруг Анатолий дома, Алена трубку не снимает. По довольно частым и недвусмысленным намекам самой Алены, снимает она квартиру, дабы уединиться там от троих детей и свекрови. Тут уж ясно, не до подруги, которая истекает кровью!