Кровавые куски плоти еще летели из-под громадного топора Корэ-ке, но уже ощущалась усталость и безразличие в точных, выверенных движениях бога. Ряды бесстрашных воинов ежеминутно обновлялись — редели, неся большие потери, и немедленно пополнялись свежими силами, непрерывно прибывавшими с трех сторон. Сквозь гущу спасателей Дьяченко пробился к чудовищу, не долго думая, запрыгнул на громадную, будто слоновья тумба, ногу бога. Цепляясь за косматую шерсть, начал отчаянное восхождение к голове Корэ-ке, почему-то именно там надеясь отыскать его ахиллесову пяту. Шесть раз бог пытался избавиться от человека, точно от назойливой блохи. В последний раз — когда Дьяченко вскарабкался ему на плечо. Обе руки бога были заняты топором, чудовищу не оставалось ничего другого, как схватить человека зубами. Корэ-ке уже наклонил было к плечу голову, нацелившись кабаньим оскалом в Валькину шею, клацнул вхолостую клыками — Дьяченко трижды успел попрощаться с жизнью… Когда вдруг очередной натиск спасателей отвлек чудовище от близкой жертвы, вынудил самого защищаться. Но разве это соперники! Корэ-ке с легкостью отбивал удары, доставлявшие ему хлопот не больше, чем человеку укусы комара. Остановив атаку, бог издал торжествующий рык и бросился в контрнаступление. Его топор опять не знал ни устали, ни пощады, его топор — кусок заточенного железа… Корэ-ке загнал в тесный тупик десятка три спасателей, сломленных и смертельно уставших, готовился устроить кровавый пир, но как раз в этот момент Дьяченко завершил свое восхождение. Целым и невредимым он наконец проник в самую что ни на есть дремучую пещеру: через рваные, поросшие щетиной ноздри бога Валька пробрался в его носоглотку. Впотьмах орудуя коротким мечом, в считанные минуты человек искромсал алое нежное будущее Корэ-ке. Почувствовав внезапную резь в носу, бог неосторожно втянул свиным рыльцем воздух, а вместе с ним — бившую из раны кровь. Вдохнул — и захлебнулся. Бог умер так же стремительно, как возник из безымянного лукра.
Вымазанный в крови и слизи, Дьяченко не сразу выбрался из головы поверженного им бога. Толпа ликовала, бурно торжествуя победу. Восторгу Амелиски не было предела! Она бросилась Вальке на грудь, боднула молодыми рогами, жадно обвила его шею, прильнула к губам, на которых густо запеклась чужая кровь — кровь чужого бога, и что-то без конца лепетала, несла счастливую чушь. Здоровяк Владомир, дурачась, подхватил их обоих на руки и, визжащих, резвящихся, понес в сторону золотой реки. Спасатели душ расступались перед отроком, пропуская его вперед. Отовсюду тянулся лес рук, лап, совершенно несуразных конечностей. Выходцы из самых разных миров, представители всех известных и неизвестных Дьяченко рас наперебой спешили коснуться его, точно он обладал каким-то необыкновенным животворным началом или, что еще невероятней, оказался вдруг долгожданным мессией. Точно он единственный явился в Юфилодор спасти их всех, спасти души дионисов и души иных разноплеменных созданий, подобно людям, благословенных Богом, отмеченных любовью Его. В эти минуты Дьяченко испытал безграничное счастье, какого не знал никогда. В душе его быстро крепла уверенность, что скоро они выйдут к золотой реке, неведомому Звену, а на берегу ждет их Бог.
21
Подобно городской окраине, лабиринт становился все пустынней, запущенней. Там, где сейчас проходило войско спасателей, не попадались больше опустевшие лукры, не было видно следов боев и разрушений. Невооруженным глазом заметно было: жизнь и смерть обходили эти места. Невостребованный, преданный забвению лабиринт вырождался.
Наконец последний проход вывел их в никуда. В первый момент у Дьяченко захватило дыхание. Насколько хватало глаз, впереди простерлась неприветливая пустыня. Или то степь, поросшая низкорослой, мягкой, как мох, щетиной, легла под ногами.
Они остановились на получасовой привал. Всем нужен был отдых и пища. Голод утоляли невзрачными на вид, но вполне съедобными, сладкими на вкус корешками. Спасатели душ с рыбьими головами выковыривали удивительную пищу из своих жабр. Заметив, как поначалу растерялся Дьяченко, противясь класть в рот такой корешок, Владомир по обыкновению своему подбодрил человека:
— Ну вот, опять ты дрейфишь, парень. Это же рач. Вкусная вещь, а главное, силы мгновенно восстанавливает. Погляди, как воспряли духом раненые!
— Не могу. Не уговаривай. Когда вижу, как рыбоголовые с довольной миной вырывают из себя эту гадость… Меня блевать тянет.
— Ха-ха-ха, говорю тебе: это не гадость. Другой пищи здесь нет. Почти нет. Если бы не щукони — надо же, ты сравнил их с рыбами! — мы давно бы откинули рога с голоду. Щукони что-то вроде мамок-кормилиц. Они носят рач в специальных бурдюках, устроенных в ушных раковинах. Когда-то племя щукони населяло огненные воды Звена. Они жили дружной семьей, детенышей прятали в ушных раковинах, оберегая от чрезмерного жара.
— Хм, так вот откуда у них привычка носить все в ушах, — ухмыльнувшись, заметил Дьяченко.