Суворов

Суворов послал дежурного полковника Золотухина к Кобургу с предложением начать одновременную атаку. Принц на все согласился. «С крыл кавалерии, от пеших каре, как от прилежащих цесарских, учинили из орудиев в лес и ретраншемент жестокие залпы, и турецкие пушки умолкли... Я велел атаковать, — сообщал в реляции о решающем моменте сражения Суворов. — Сия пространная страшная линия, мещущая непрерывно с ее крыл из кареев смертоносные перуны, приблизившись к их пунктам сажен до 400, пустилась быстро в атаку. Не можно довольно описать сего приятного зрелища, как наша кавалерия перескочила их невозвышенный ретраншемент...»

Конница с ходу врубилась в оторопевших янычар. Придя в себя, турки с яростью отчаяния бросились с ятаганами и кинжалами на кавалеристов, но в это время загремело раскатистое «ура». Подоспела и ударила в штыки русская пехота. Суворов, весь день находившийся в гуще боя, кричал солдатам:

—      Ребята! Смотрите неприятелю не в глаза, а на грудь. Туда придется всадить ваши штыки!

К четырем пополудни победа над стотысячной турецкой армией была обеспечена. Напрасно визирь, забыв об изнуряющей его лихорадке, пересел на лошадь и с Кораном в руках пытался остановить бегущих. Он даже приказал стрелять в них из пушек. Ничто не помогло: турки устремились к Мертинесчи, где находился самый большой лагерь. Когда Суворов с Карачаем обогнули Крынгу-Мейлорский лес справа, а Кобург — слева, им открылась долина, простиравшаяся на семь верст до реки Рымника. Она являла зрелище бегства, беспорядка и гибели. Пехота не поспевала за отступавшими, и турок беспощадно преследовала кавалерия союзников. Армия великого визиря потеряла здесь гораздо больше солдат, чем во время сражения.

Река Рымник у Мертинесчи прикрывалась земляными окопами, но никто не помышлял защищать их. Единственный мост был загроможден обозами. Турки в панике бросались в воду и во множестве тонули. Только сумерки спасли беглецов от полного истребления. Сам визирь успел переправиться через Рымник, но, не перенеся позора, скончался вскоре в какой-то румельской деревне. Весь его обоз, сто знамен, восемьдесят пушек и даже шатер, богато вышитый золотом, достались союзникам.

Измученные длительным походом и тяжелым сражением, союзники расположились биваком перед Мертинесчи, в полуверсте друг от друга. Во главе огромной свиты к Суворову явился принц Кобург.

— Позвольте, мой великий учитель, засвидетельствовать всю мою благодарность за славное участие, которому одолжены мы победою и обильными следствиями, от нее происшедшими, — сказал прямодушный принц. «Генерал Вперед» — так стали называть австрийцы Суворова после Рымника.

В свой черед русский полководец высоко отозвался о мужестве австрийцев, снова отличив перед всеми Карачая. Он назвал венгерца истинным героем и заявил, что тот больше других содействовал одержанию победы. Этим признанием заслуг Суворов окончательно полонил сердце отважного кавалерийского генерала. Своего третьего сына, родившегося 7 августа 1790 года в Пеште, Карачай назвал в честь Суворова Александром и просил великого полководца быть крестным отцом ребенка.

На другой день после победы прямо на Рымникском поле был отслужен благодарственный молебен. Русские солдаты, выстроившиеся в одно большое каре, украсили себя зелеными ветками. Затем генерал-аншеф обратился к войску с речью. Гром рымникской виктории отозвался в Петербурге салютом, колокольным звоном, поздравительными речами, восторженными признаниями заслуг Суворова со стороны Екатерины II и ее приближенных. Австрийский император пожаловал русскому полководцу титул графа Священной Римской империи. По-царски наградила Суворова Екатерина. Графское достоинство с названием Рымникский, бриллиантовые знаки Андреевского ордена, шпага, осыпанная бриллиантами, с надписью «Победителю визиря», бриллиантовый эполет, драгоценный перстень — весь этот алмазный дождь, осыпавший полководца, не мог так порадовать его, как долгожданный орден Святого Георгия 1-й степени. И снова надобно отметить роль Потемкина, которому императрица писала после Рымника: «Хотя целая телега с бриллиантами уже накладена, однако кавалерии Егорья большого креста посылаю по твоей просьбе, он того достоин...»

«Графиня и имперская графиня, — обратился Суворов к дочери, — .. .у меня горячка в мозгу... Слышала, сестрица, душа моя, еще от великодушной матушки рескрипт на полулисте, будто Александру Македонскому, знаки Св. Андрея, тысяч в пятьдесят, да выше всего, голубушка, первой класс Св. Георгия. Вот каков твой папенька за доброе сердце! Чуть, право, от радости не умер!»