Svadba

Я знал, что чудо невозможно. На всех телевизионных каналах синоптики предсказывали усиление жары. Никаких намеков на охлаждение не подавало и небо, висевшее неподвижно в бледно-голубой млеющей дымке. Ни облачка, ни дуновенья. Даже трепетная лег­чай­шая вязь ивовой листвы не показывала ни малейших признаков жизни. Длиннющие косы-слезы сви­са­ли не дыша, в состоянии абсолютного, ничем не нарушаемого покоя. О каком же чуде, надежде на чудо можно было думать?

– Совершишь чудо – поверю.

И вот мы все уже там. Я-то, только сегодня, – третий раз. А мама, Сема – глаза на лоб, прилипли к окнам.

Это мы пока еще в машине, вкатываемся по аллее царственного въезда.

– Ну и ну!..

Подруливаю к главному особняку. Колонны. Парадный подъезд. Распа­хи­ваю дверцы машины – лицо мигом облепило раскаленным углем, будто в доменную печь вошел. Тут же, следом за мной подруливает Гриша со своей семейкой. Вываливаются, платья поправляют.

– Послушай, это, часом, не летняя резиденция Рокфеллера? – Гриша шутит. Его жене не до шуток:

– Это, может быть, и Версаль, но здесь, по-моему, еще теплее, чем у вас.

Что делать? Молчу. Молча помогаю маме выбраться из машины. Достаю Нинулькины и Цилины наряды (они в рабочем пока, не наряжались) и вместе с Семой, разделив ношу, идем в здание, к своим благоверным. Ды­шать там тоже нечем. Столы уже накрыты и у каждого стола – по вентиля­тору. Вентиляторы довольно приличных габаритов, но не помогает. Это-то при пустом зале, а что будет, когда набьется горячими телесами.

– Перестань переживать, – говорит Сема, – все будет в норме. Советским людям к трудностям не привыкать.

Это правда. Хотя я знаю, по меньшей мере, трех дам из наших советских людей, включая Гришину жену, которые, по их словам, жару просто не выносят. Кроме того, человек 50 американок будет.

Я махнул рукой. Что будет – то и будет.

Отдав туалеты своим супружницам и перебросившись с ними парой-другой фраз, поболтавшись чуток меж столами, постояв несколько минут у одного из вентиляторов, мы с Семой вышли покурить. Никого из чужих гостей еще не было. В самом деле, надо расслабиться, – подумал я. Надо сбросить с себя эту давящую нервозность, освободиться от этой искрометной душевной суетности, нагромождения всяких разных мелочей, забот и беспокойств. Ни свадьбы, ни поповского венчания уже не избежать, как не избежать нареканий тех твоих дорогих сородичей и соплеменников, кото­рым все это покажется чересчур не еврейским, оскорбительным для евреев или чем-то в этом духе.

А впрочем, если до сего часа все держали языки за зубами, то чего бы теперь их распускать. И потом, какая разница? Свадьба началась – и никто уже не в силах что-либо отменять. Ни здесь внизу, ни там наверху, где что-то явно не в порядке с небесной отопительной системой.

Шесть дней творения завершены.

Опростимся да повеселимся, господа присяжные, – хранители града Божь­его и града мирского, огня и храма, пороков и порогов, благонравия и благородия. Попляшем – и да возвернем себе ту первобытную ягодку целомуд­рия и радости, во имя которой и выпали из мам.

Мы с Семой вышли покурить – но...

Но что это?

Что это, что это, как это!

– В чем дело? – спрашивает Сема.

– А ты не чувствуешь? – говорю я. – парилка-то, вроде, испарилась.

– Сказать тебе честно, мне она и до этого не особенно мешала. К ней мы в Израиле привыкшие. Но ты прав, жарит, как будто, поменьше.

Я его не слушал. Я смотрел на часы и думал о своем сговоре с Ним. Часы показывали четыре ноль пять. Где-то чуть больше часа прошло после данной мной исторической присяги.

Все еще не веря чуду, хотя первый признак его был несомненно явлен и, в самом прямом смысле, висел в воздухе, я небрежно бросил Семе:

– Хочешь расскажу что-то?

И рассказал. Но опять же – в стиле аля шарж, слегка подтрунивая и над собой, и над Ним, и над всей этой дремучей фабулой из средневековых подвалов кликушества и чародейства. Мол, представляешь, случись такая оказия с человеком, послабее меня, – и точка, прямое свидетельство очевид­ца. Вопреки моему ожиданию, Сема и слушал в неохотку, и мнение свое по окончанию не высказал. Не знаю, почему. На него это не похоже было – и я немного смутился, но, благо, помог паренек из свадебной обслуги, ответ­ственный за парковку машин. У главного подъезда разрешалось останав­ливаться на пару минут для высадки дам, а после – требовалось отгонять ма­ши­ны на паркинг, находящийся поодаль.

Порядок есть порядок, гости начали съезжаться, и во избежание пробки мне тоже надлежало машины свои убрать. Я отдал Семе ключи от Нинулиной, а сам направился к своей, обрадовавшись, что так легко прерва­лось между нами состояние неловкости, возникшее от моего неудавше­гося рассказа.

Рассказ, признаюсь, вышел неудачным, но его реальный прообраз был явлен еще раз, причем довольно вещественно и зримо.

Ветерок и тучка.

Ночевала тучка золотая на груди утеса-великана. Откуда она взялась – только Он знает. Да я.