Свадебные колокола

Он где-то читал, что врать — это не так страшно и трудно. Гораздо труднее запоминать, что ты врёшь, чтобы потом не врать во второй раз. И Веня старательно придерживался этого правила. Он вспомнил Яшу Риловского и пожалел, что у него нет очков. В очках бы он был больше похож на журналиста.

— Вот так, директор, — уверенно сказал Веня. — Помогай прессе. Она в долгу не останется. И не будь жмотом и скрягой.

Калашников ожидал увидеть на лице Иваныча растерянность или немую откровенную любезность. Но импровизированный фокус сорвался сразу же: бритый наголо директор радушно улыбнулся и протянул Вене обе руки.

— Что же ты сразу не сказал, печки-лавочки? — с лёгким упрёком заговорил Иваныч. — Ты очень кстати появился в наших пенатах. Материальчик есть для фельетона, кое-кому по мозгам нужно ударить. Совхоз задыхается, а кое-кто поплёвывает на это с высокой колокольни. Как твоя фамилия?

Веня никак не ожидал такого поворота дела, который принимал невыгодный для него размах. Здесь можно было так завраться, что потом не расхлебаешь эту состряпанную кашу. Лучше было сразу рассказать всё, как есть, и дело с концом.

Он с огорчением полез в карман за паспортом.

— Не надо мне никаких бумажек, — широко улыбнулся Иваныч и надел малахай на голову. — Я не печатям верю, а человеку. Этот принцип ввожу в жизнь у себя в совхозе.

— Калашников, — уныло ответил Веня.

— Калашников? — повторил задумчиво Иваныч. Он сморщил лоб, напрягая свою память. — Калашников… А как же! Читал, читал. Твой последний подвал недели две назад в областной газете. Не помню уже название. А, вспомнил. «Восстание фактов» — так? Точно! — Он хлопнул рукой по столу и, не слушая Веню, открывшего рот, продолжал: — Хорошо пишешь, печки-лавочки, броско и доходчиво! Прочистил их с песочком. Время нынче такое — без критики ни шагу. Ну а кое-что приврал, а?

— Приврал, — охотно согласился Веня.

— Меня же не проведёшь, печки-лавочки, — шумно засмеялся Иваныч. — У меня нюх. Я заочник Московского университета на факе журналистов. Понимаю, что к чему. Этой весной последнюю сессию поеду сдавать, — с гордостью похвастался Иваныч.

— Коллеги, выходит, мы с тобой, — мрачно сказал Веня.

Ему было совестно, и стыдно, и неудобно, и всё такое на свете. Он сразу понял, что надуть и обмануть такого человека, как Иваныч, — это элементарное свинство. Венька был явно не в своей тарелке, и ему захотелось провалиться сквозь землю, чтобы больше не врать. Но машина? Ему же надо в город приехать пораньше.

— Ясное дело, коллеги, — кивнул Иваныч и пристально посмотрел Вене в глаза.

— Что у тебя за материал? — спросил Веня. Он искренне думал, что сможет чем-нибудь помочь Иванычу.

— Скандал поднимать надо.

— Скандал?

— Точно.

— Это можно, — кивнул Калашников. — Если есть причины, то можно и революцию поднимать.

— Причины? — Молодой директор оживился. Он наклонился ближе к Вене и заговорил, двигая редкими усами: — У нас, печки-лавочки, на каждый месяц есть план по завозу картофеля в город. Но в картофеле, как обычно, до десяти — пятнадцати процентов нестандартной продукции. Это нормой предусмотрено. В городе картофель засыпают в хранилище. Но через месяц его надо перебирать, потому что он нестандартный и торговать им нельзя. Соображаешь? Тогда вызывают в город наших рабочих, картошка-то ведь наша, печки-лавочки, и они перебирают и увозят обратно испорченные клубни. И что получается? Только мой крошечный совхоз использует в год для этого пять тысяч рейсов. Да плюс рабочая сила. А по всей области сколько? А по всей стране? Соображаешь, печки-лавочки? Миллионы денег бросаются в мусорный ящик просто так, за здорово живёшь!

Веня с интересом слушал Иваныча. Он понимал его взволнованность, и поэтому ему было ещё более стыдно и неловко. Он с умным видом чертил на чистом листе бумаги какие-то закорючки, а когда директор закончил, ответил:

— Паршиво получается.

— Преступление! — с жаром воскликнул Иваныч. — Кое-кто по уши засел в бюрократизме.

Иваныч снова снял с головы свой лохматый малахай и погладил ладонью вспотевшую лысину.

Скандальный фельетон до зарезу нужен.

Он достал из-под папок несколько листов бумаги, мелко исписанных красными чернилами, и протянул их Вене?

— Я тут кое-что нацарапал. Посмотри, может, подойдёт?

Калашников просмотрел его записи, а Иваныч взял в руки лист бумаги, который Веня исписал разными каракулями, и спросил:

— Стенографией владеешь?

Веня сморщился, словно у него болели зубы, и тихо сказал:

— Учусь… Твой материал — клад для газеты.

— Ну? — наклонил голову Иваныч.

Веня вчетверо сложил статью, положил её в карман и, грустно вздохнув, ответил:

— Постараюсь, Иваныч, проколотить твою статейку в редакции. Ручаться не могу. Но всё, что можно, сделаю.

— Ничего получилось? — с любопытством спросил директор.

— Кое-что подправить нужно, конечно. Но это мелочи.

— Если что такое, ты соавтора привлеки. Главное, чтобы напечатать.

— Я думаю, что всё будет хорошо. На обратном пути мы с тобой потолкуем.

— Почему на обратном? — не понял Иваныч.