Свадебный бунт

Обстоятельство дѣйствительно было незаурядное. Такого ничего никогда у ватажника въ домѣ не было, за всю его долгую и, безхитростную жизнь.

На чердакѣ дома водилось много голубей — и сизыхъ, и бѣлыхъ и пестрыхъ. Были и лохмачи, и турманы, и лыцари… Ананьевъ былъ страстный охотникъ до кроткой птицы, «коей изображенъ и Духъ Святый», и много ея развелъ у себя. И вотъ теперь, гуляя по двору, онъ замѣтилъ среди любимцевъ нѣкоторое необычное волненіе, нѣкоторый переполохъ…

Что-то межъ нихъ неладно! Всякій голубь то подлетитъ къ слуховому окну и выскочитъ тотчасъ обратно, а то даже шарахнется и шаркнетъ въ сторону, не влетая на чердакъ. Всѣ, наконецъ, размѣстились по крышѣ, ходятъ, будто переговариваются и разсуждаютъ, другіе разсѣлись по сараямъ на дворѣ и по заборамъ и поглядываютъ озабоченно. Видимое дѣло, боятся они своего обиталища. Пугаетъ ихъ что-то тамъ на чердакѣ. Рубаху, что-ль, красную сушить бабы повѣсили. Либо чужой котъ пробрался случайно на вышку…

— Что за притча! — досадливо проговорилъ Ананьевъ и тотчасъ распорядился, отправивъ на чердакъ одного рабочаго поглядѣть, что пугаетъ голубковъ.

Рабочій, глупый юртовскій татаринъ, слазилъ на чердакъ, вернулся къ хозяину и добросовѣстно, но и простодушно доложилъ нѣсколько словъ, которыя какъ громъ поразили Ананьева.

— На вышкѣ сидитъ Степанъ Васильевичъ, — сказалъ татаринъ, и очень жалится, проситъ не говорить объ себѣ хозяину.

Разумѣется, чрезъ полчаса Барчукова достали и свели съ чердака рабочіе ватажника. Ананьевъ былъ внѣ себя отъ гнѣва. Поднявшаяся Варюша плакала и умоляла отца не губить ея милаго, но все было напрасно. Ананьевъ разсвирѣпѣлъ и грозился кандалами и даже плахой молодцу, а дочери приказывалъ готовиться къ постриженью въ монастырѣ.

Часовъ въ семь утра, Степанъ былъ скрученъ по рукамъ и по ногамъ, въ ожиданіи конвоя стрѣльцовъ изъ воеводскаго правленія, а уже въ девять часовъ всѣ сосѣднія улицы знали, что въ домѣ ватажника Ананьева пойманъ ночью разбойникъ съ аршиннымъ ножищемъ, сказывали, что разбойника подослалъ калмыцкій ханъ изъ-за спора и тяжбы по поводу двухъ учуговъ, отбитыхъ у него ватагой Ананьева.

О парнѣ, котораго всѣ знали, никто и не поминалъ, а толковали о какомъ-то громадномъ чудищѣ, душегубѣ, проникнувшемъ въ домъ ночью, чтобы вырѣзать всю семью. Слухъ выросъ изъ мухи въ слона въ нѣсколько минутъ, какъ бывало всегда. Тѣ, кто зналъ, что пойманъ ватажникомъ молодецъ, бывшій его приказчикъ, все-таки, ради какого-то страннаго удовольствія приврать, подробно описывали ужасное лицо пойманнаго душегуба.

Въ десять часовъ показались, наконецъ, стрѣльцы и при нихъ офицеръ московскаго полка Валаузовъ. Команда въ двѣнадцать вооруженныхъ на дворѣ ватажника ясно свидѣтельствовала о томъ, что вышло какое-то нелѣпое недоразумѣніе. И дѣйствительно, Палаузовъ, узнавъ, что надо вести въ кремль одного человѣка, да еще двадцатипятилѣтняго малаго, извѣстнаго по имеви всѣмъ домочадцамъ, былъ крайне удивленъ. Слухъ, бѣгавшій по Астрахани, достигъ, оказалось, кремля уже совершенно въ иномъ видѣ. Уже онъ былъ не слонъ изъ мухи, а допотопное сказочное чудище.

Воеводѣ Ржевскому доложили, что въ домѣ его знакомаго ватажника Клима Егоровича накрыли и заперли цѣлую шайку вооруженныхъ киргизовъ. Разумѣется, ихъ приходилось брать въ домѣ Ананьева не иначе, какъ приступомъ, съ перестрѣлкой. Кто, когда и какъ изъ Степана Барчукова сдѣлалъ разбойную шайку киргизовъ, разумѣется, и узнать было невозможно.

Между стрѣльцами пошелъ хохотъ. Рабочіе изъ ватаги, дожидавшіеся на дворѣ ради любопытства, какъ поведутъ въ острогъ судить и пытать ихъ бывшаго главнаго приказчика, также весело отнеслись къ недоразумѣнію.

Въ домѣ ожидали, что пришлютъ двухъ стрѣльцовъ, чтобы конвоировать сомнительнаго преступника, такъ какъ собственно никакого преступленія онъ не совершилъ, а тутъ вдругъ цѣлая команда пришла ловить киргизовъ и брать штурмомъ домъ.

Степана взяли изъ коморки, гдѣ онъ сидѣлъ скрученный, и развязали ему ноги, чтобы онъ могъ самъ итти. Барчуковъ вышелъ на крыльцо и тоже изумленно оглянулъ всю стражу, собранную для его препровожденья къ начальству. Но смѣтливый малый на этотъ разъ далъ маху, не сообразилъ въ чемъ дѣло.

Барчуковъ не понялъ, что вышло не доразумѣніе. Видя цѣлую команду съ офицеромъ, онъ дѣйствительно вообразилъ, что совершилъ тяжкое преступленіе. Не даромъ онъ не зналъ законовъ и боялся этого незнанія. Можетъ быть, украсть и убить вовсе не такое великое преступленіе, какъ сдѣлать то, что онъ сдѣлалъ? Какъ же иначе объяснить такой злосчастный ему почетъ со стороны воеводы? Барчуковъ тотчасъ поблѣднѣлъ, и даже связанныя руки сильно задрожали.

— Ну, иди, киргизъ! — выговорилъ офицеръ Палаузовъ, смѣясь:- гдѣ же твоя команда?

Барчуковъ, ничего не поцимая, молчалъ.

— Знать бы, кто это наболталъ, на дыбу поднять. Розгами этихъ болтуновъ не проймешь.

Ананьевъ, вышедшій тоже на крыльцо, обратился, нѣсколько смущаясь, къ Палаузову и сказалъ нѣсколько словъ, которыя успокоили и утѣшили Барчукова сразу.