Сведи меня в могилу

Как в предрассветный час. Невмоготу ползти из пучины сна. Он наваливается тяжёлой липкой массой. От попыток сопротивления лишь пуще неистовствует. Вселяется, чужой дух, подчиняет всецело, изводя пограничным состоянием. И давит. Давит. Давит. Не меч для борьбы – динамит с зажжённым фитилём подкинет сама реальность. Озарение. Что ты, соня эдакая, опаздываешь страшно. Расколдованный, соскочишь тут же с постели, с правой ноги уже в брючине. Очнёшься только на пороге, с ключом в замочной скважине. И к птицам крикливым, восхода пернатым свидетелям, великодушное прощение станется, как к матери надоедливой, заботливой и участливой. К светофорам – обида. У всех в эстакадной очереди. Сиюминутный гнев выплёскивается на руль. Отхватит и ни в чём неповинный гудок.

Но не было руля, ключей. Места, где немедленно требовалось её

«моё»

присутствие, также не было. Лоб упёрся в плотную мягкость до того, как пришло понимание, что есть лоб и что он есть. По первобытному сценарию природы живая сущность, вместилище неохотно заворочалось. Тесно, неудобно в утробе.

Оцепенение и беспамятство отхлынули. Кромешная темнота и полотняная плотность обернули её

«меня»

в рулон. Не раскручивался. И воздух, сжатый, душный, смрадный пробуждению способствовал значительно. Уже после того, как веки разлепились, а вдох оборвался, гробовую тишину раздробил грохот выстрела. Игра воображения. Точно тесное обиталище сорвалось и полетело вниз.

Зажившее сердце болезненно, ритмично сжималось, вопреки немым мольбам, только ускоряясь. Руки

«мои руки»

замельтешили по обивке гроба. Тупая паника, сдавившая горло, вырывалась из груди судорожными выдохами, скулежом. Совершенно жалкие, нелепые звуки. Для собственного успокоения их источник можно было бы найти в стороне. Только не было стороны. Короб со стенками два на полметра и высотой сантиметров сорок. Вини здесь одна.

К пыхтению, рыку и подвываниям добавился треск рвущейся ткани. Кончики невидимых лоскутов лизнули лицо и шею. С обивкой справилась бы и живая рука, но вот железная наткнулась на что-то холодное и гладкое. Хныканью аккомпанировал скрежет металла о металл, а после удары кулаком. Со всей силы, насколько хватало пространства для замаха.

«Поче..?»

Почему сердце не может разорваться от страха?

У бессмертия свои недостатки. Последствия. Через считанные часы с момента гибели человек гниёт моментально. Буквально на глазах разваливается на куски и тает, как какой-нибудь вурдалак, окочённый святой водой. Жижа – то, что остаётся от покойника, радиоактивна (пусть и период полураспада исчисляется неделями). Кто не знаком с азами современной биологии – тому объяснять бессмысленно. И без того вечное сердце – нечто из разряда тёмной магии. Кровавая лужица убить не убьёт, но от лучевой болезни приятного мало. А перерабатывать мертвеца – неэтично. Хоронят в свинце, как ядерные отходы. Гроб заваривают сразу же, как убедились в отсутствии пульса.

Как убедились…

«Как убедились».

Вини оглохла от вопля дикого необъятного ужаса. Не считаясь с потребностью дышать, надрывалась немыслимым по силе, страшным криком отчаяния. Руки то скользили всюду, то дрожали на груди, то били крышку. И левой толстый свинец не по силам, так правая ранилась понапрасну. Сдирала ногти под корень. С голосом точно душа покидала тело.

Странное новое чувство посетило Вини. А с ним – запоздалое открытие. Разум – гладкое литое стекло на дне песчаного театра, где пальчиками размашисто пишут мысли, рисуют картинки. Как бокал от пения оперной дивы, её надломился. Одна половинка выступила над другой. Некомфортное, неправильное соединение. Теперь проведи рукой – порежешься. Песчинки, прежде льющиеся единым потоком, забьются, противно заскрипят в стыке. Заползут в кровоточащую рану, защиплют.

Разум… дефектный, в мгновение ока сгоревший от скачка напряжения «аппарат», без шансов на восстановление. Предсмертная сирена охрипла. Будто лезвие гильотины вгрызалось в горло. А Вини, не пережившая потрясения, в одночасье безвозвратно утратившая единство своего «Я», никак не могла остановиться.

– БОГАТ, БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ!!!

Вместе со словами, за которые не прощают, высвободившимися откуда-то из самого нутра, брызнули слёзы. Маской застилали лицо.

Если бы можно было бы. Если бы…

Невозможно.

Она не могла попасть в такую ситуацию. Худший вариант из миллиарда возможных не сбывается. Никогда.

От предположения о главном заблуждении человечества всё внутри перевернулось и похолодело. Что на самом деле не одна. Что через метр-другой по соседству в своих могилах столетиями стенают несчастные. Кому это нужно? За что?

«За что, Господи? Почему Ты меня оставил?»