В жизни всякого молодого человека неизбежно наступает момент, когда он расстается с юностью и, ощутив себя взрослым, начинает полностью сознавать ответственность за каждый свой поступок. Именно такое чувство испытывал Дорж, сидя в зрительном зале дворца культуры, во время проводов на пенсию Бадрангуя. Доржу уже минуло двадцать лет, и наступила пора подвести кое-какие итоги и сделать выводы. Нет в живых его отца, и сейчас Дорж чувствовал ответственность за мать. И не только за мать. Как же он мог допустить, чтобы уехала Дарийма? Не справедливее ли было ему уехать, а ей остаться? Она уже достаточно поскиталась на своем коротком веку! Скрылась и слова не сказала. В глубине души Дорж восхищался ее благородным поступком, но одновременно с этим испытывал жгучий стыд. Он, взрослый человек, ввел в заблуждение хорошую девушку, а от решительного шага бежал, как трус!
На следующий после шахтерского праздника день Дорж и Уянга случайно встретились на улице. Уянга заметно изменилась — она похудела, лицо ее осунулось, и на нем горели сразу ставшие большими яркие черные глаза. «Нелегко дается Уянге учеба в университете», — подумал Дорж. Украдкой изучая друг друга, они болтали о всяких пустяках. Уянга в Дорже тоже нашла значительные перемены: он раздался в плечах и ходить стал слегка вразвалку, как это свойственно заправским шахтерам. Движения его стали более медлительными, они приобрели уверенность, пропала былая порывистость и угловатость.
— Мне кажется, что отец огорчен уходом на пенсию, — сказала Уянга. — Сегодня он вскочил чуть свет и стал собираться на работу. Меня даже смех разобрал. И смешно и жалко.
— Человеку трудно привыкнуть к бездействию после такой длительной и насыщенной трудовой жизни. Я часто думаю о моем отце. Рано ушел он из жизни. — Дорж тяжело вздохнул.
— Рано, — согласилась Уянга, сразу погрустнев.
— А Дарийма уехала работать в госхоз, — как бы между прочим сказал Дорж.
— Что за попрыгунья! Не сидится ей на одном месте! Странная особенность кочевать из края в край, — неодобрительно пожала плечами Уянга.
Доржу стало не по себе: в словах Уянги ему послышалась откровенная неприязнь. Будь Дарийма на ее месте, она ни за что бы так не сказала. «Милая Уянга, — подумал он, — а ведь девушка «со странной особенностью», как ты только что сказала, девушка, к которой ты питаешь враждебность и скрыть этого не в силах, ради тебя пожертвовала своим счастьем!»
Дорж взял Уянгу под руку, и они неторопливо направились к автобусной остановке. Уянга уезжала в Улан-Батор. Улица была почти пустынна — внезапно наступивший мороз сопровождался сильным ветром. Девушка не спрашивала, получил ли он ее письмо, а сам Дорж об этом не упоминал. «Мы, собственно, ни о чем толком не поговорили, — думал Дорж, глядя вслед удаляющемуся автобусу. — Уянга вернется лишь к Новому году, тогда уж непременно все обсудим». Странно, но он не испытывал нетерпения в ожидании Уянги. Прошло несколько дней, наступило тридцать первое декабря. Сверкающая разноцветными огнями красавица елка встречала шахтеров в огромном зале правления шахты. Нарядная праздничная толпа смешалась с шахтерами, которые только что закончили работу и еще не успели сменить рабочий комбинезон на более подходящий к данному случаю костюм или дэл. Под нежную мелодию легко кружились в танцах юные пары.
Пожилые люди любовно смотрели на танцующую молодежь и с грустью вспоминали собственную, давно ушедшую юность.