Свет души

— Ко мне? — удивилась она. — Ну, если хочешь, пожалуйста! Кстати, живу я одна, в крошечной комнате.

Он последовал за ней на северную окраину поселка. Дарийма жила в новом доме, выделявшемся своей первозданной белизной среди остальных зданий. Они поднялись на самый верхний этаж, Дарийма достала из кармана ватника ключ на красной ленточке и отперла дверь квартиры.

— Только у меня обстановки никакой, — предупредила девушка, пропуская Доржа впереди себя.

Комната оказалась действительно маленькой — всего метров десять. Слева у стены стояла старая железная кровать, напротив — картонный ящик, на нем — чайник, чашки, две тарелки, ножи и вилки. На двух красных кирпичах в углу — электрическая плитка. Больше в комнате ничего не было. Над кроватью висела большая фотография: из кабины грузовика выглядывает смеющаяся девушка.

Дарийма включила плитку, поставила чайник. Сняла свой широкий кожаный пояс, швырнула его на кровать и, заметив, что Дорж смущенно стоит среди комнаты, предложила:

— Садись на кровать, стульев у меня пока нет.

Он осторожно присел на краешек кровати, старые пружины жалобно скрипнули.

— Моя кровать — совсем старушка, как ее еще ножки держат? — пошутила девушка.

Дорж улыбнулся.

— Наше с матерью хозяйство тоже ненамного богаче. Ну, да не в этом счастье, как говорится, было бы здоровье. А потом, ты знаешь, мне такой простой быт нравится. — Он говорил искренне, потому что такая простота для него всегда связывалась с ожиданием, надеждой на будущее, молодостью духа, наконец. — Жизнь — это борьба, и надо надеяться, что выйдешь в ней победителем…

— Мне часто приходится слышать разглагольствования о жизни, о борьбе за счастье, — оборвала его вдруг Дарийма. — Давай прекратим эти пустые разговоры. А перемену мест я люблю. Вот поживу у вас в Налайхе, да и снова подамся куда-нибудь в другие края.

— Тебе здесь не нравится? — удивился Дорж. — А по мне, так нет на свете места лучше. — Неожиданно для себя он заговорил горячо и вдохновенно. — Я здесь родился и вырос, и ни за что не смог бы отсюда уехать навсегда! Хотя и мне бывает нелегко. Иной раз встретишь какого-нибудь пижона с таким самомнением, с таким характером, что, кажется, бежал бы на край света, только бы не видеть его больше, — продолжал Дорж, вспомнив о Батмунхе.

— Такие везде встречаются, не только в Налайхе, — задумчиво сказала Дарийма. — Только бояться их и робеть перед ними не стоит. Наглецам надо давать отпор.

— А как тебе нравится на шахте? Трудно?

— Сперва было трудно. Да ведь я работаю на машине. Нажимаю рычаги и кнопки — вот и вся моя работа. С чего тут особенно уставать? И все-таки, признаюсь тебе, каждый раз, когда приходится спускаться под землю, меня охватывает страх.

Дорж покосился на девушку и неожиданно для себя самого спросил:

— Отчего у тебя такие странные глаза?

Дарийма смутилась:

— Почему странные?

— В пятнышках они, словно в веснушках.

— В веснушках? — с удивлением повторила она, заливаясь румянцем. Голос у нее стал грустным.

— Извини, я не хотел тебя обидеть.

— Ничего, ничего. Ведь это действительно странно, когда на зрачках пятнышки видны. Но такая уж я уродилась. Вообще-то никто этого никогда не замечал. Несколько лет назад один юноша, который, как он уверял, любил меня и с которым мы вскоре расстались, мог часами смотреть мне в глаза и твердить: «Глаза у тебя особенные, не такие, как у всех. Может ли женщина с такими глазами быть верной?» А потом он оказался обманщиком, не я, и мне пришлось его прогнать. А потом… — Голос Дариймы сорвался. Дорж подождал, пока она успокоится, и попросил продолжать. Дарийма разлила чай по чашкам.

— Пей, Дорж! — пригласила она. — Ну, уж коли зашел у нас такой разговор, я расскажу тебе о себе. Знаешь, ведь я не верю ни в бога, ни в черта, но в моей жизни бывали иногда случаи, когда я начинала верить в судьбу. Я с родителями жила в Арахангайском аймаке. Места там очень красивые, — она печально вздохнула, — и я их так же люблю, как ты, например, свою Налайху. Детей нас в семье было много — семь человек. Сейчас все выросли, все в люди вышли. Почти все окончили вузы, один даже кандидатскую диссертацию защитил. Только двое с родителями в объединении трудятся. А самый младший брат — студент, в Улан-Баторе учится.

Я была четвертым ребенком. Когда мне исполнилось шесть лет, приехала к нам погостить моя тетка, родственница со стороны матери. Она привезла с собой из города всевозможных сладостей, и первые дни в нашей юрте было весело и шумно, как это бывает всегда, когда в доме желанные гости. Прошло еще немного времени, и моя жизнь круто изменилась. Однажды я пошла на пастбище за козой. Крошечного новорожденного козленка такой же пестрой масти, как и мать, я несла на руках, а он всю дорогу тыкался мне мордочкой в лицо и норовил лизнуть языком. Закрыв козу в загоне, я села у дверей, стала укачивать козленка, словно младенца, и вдруг беспричинно заплакала. Из юрты вышла мать, спросила, что случилось, а я все продолжала и продолжала молча плакать. Тогда мать вытерла мне слезы и повела в юрту.