Свет души

«Ты, верно, слышала, о чем мы говорили», — испытующе глядя на меня, спросила она. Тетка тотчас же вскочила с места, стала меня уговаривать, целовать, принесла молока в серебряной чашке, и я постепенно успокоилась. Тогда тетка, развязав узел со своими вещами, достала хорошенькие сапожки и спросила: «Моя девочка поедет со своей новой мамой Адией в город?» Потом она вынула новенький шелковый тэрлик и надела его на меня.

«Завтра ты поедешь в Улан-Батор с новой мамой на машине», — угрюмо объявил молчавший до этого отец.

«Ты будешь жить у меня, — добавила тетка, поправляя на мне пояс. — Красивый нарядный тэрлик и такой плохой пояс. Но ничего, детка, у тебя скоро будет другой. А реветь без всякого повода ты у меня быстро отучишься».

Внезапно ставший суровым ее тон насторожил меня. В детской душе родилось предчувствие — со мной должно случиться что-то ужасное.

На другой день тетка, отец и я на трех лошадях поехали в сомонный[12] центр. Мать, братья и сестренки вышли нас провожать. Как сейчас вижу — мать, желая счастливого пути, кропит нам вслед молоком. Я то и дело оглядывалась назад, пока лошадь мою не потянули за повод и она не ускорила шаг. Черный щенок долго бежал за нами, но потом, видно, устал и повернул назад — понял, что все равно мы его с собой не возьмем. А какой чудесный был день! Небо синее-синее. Над нашей юртой поднимался и медленно таял в воздухе легкий дымок. Я снова оглянулась — с какой радостью я вернулась бы домой!

«Хватит оглядываться, — сердито сказал мне отец. — Чего ты там не видела?»

Обида сдавила мне горло, я даже слова в ответ вымолвить не могла. Закусила до крови губы и стегнула коня кнутом. Смирная моя лошадка обиженно запрядала ушами и перешла на галоп. Тетке, видно, такое мое своенравие пришлось не по вкусу. Когда они с отцом догнали меня, лицо у нее было кислое. Дальше путь наш протекал уже спокойнее. Отец, помню, свободно сидел в седле, сдвинув шляпу на затылок, упасть ей не давали длинные завязки. На коленях у него покоился ременный кнут.

До сомонного центра мы добрались поздно вечером и заночевали у каких-то дальних родственников. Утром я поднялась чуть свет и пригнала пасшихся неподалеку наших коней. Из юрты вышел отец, оседлал свою лошадь и теткину, со своей я справилась сама. Тщательно наложила седло, продела уздечку, привязала дорожные сумки. Отец пошел пить чай, а я осталась во дворе. Утреннее солнце светило ярко. Я стояла и смотрела на дорогу, по которой мы вчера приехали в сомонный центр. Дорога петляла по степи, потом уходила за перевал, и дальше ничего не было видно. «А вот за теми лесистыми горами наша юрта, — подумала я. — И сегодня моя очередь пасти овец. Наверно, вместо меня пойдет старшая сестра. Вот сейчас животных выгонят из загона. Бедная сестра, ей придется тащиться за отарой пешком — ведь нашу тихую лошадь взяла я, и она стоит сейчас под седлом в ожидании седока». Прежде я не любила пасти овец. Зато теперь мне это занятие казалось необыкновенно привлекательным. Сегодня я отправилась бы на пастбище безропотно, да что там — сегодня! Каждый день ходила бы и никогда не противилась бы. Интересно, скучает по мне мама? Пустила ли она в юрту моих друзей козлят? Скорее всего — нет, и сегодня ночью им придется мерзнуть без меня…

«Дарийма, эй, Дарийма! — строгий теткин голос вывел меня из задумчивости. — Ты чего не идешь завтракать?»

Есть мне не хотелось, но я боялась теткиного гнева и покорно поплелась на ее зов. Через силу выпила две чашки кипятку, забеленного молоком, да сжевала кусочек арула. Отец, допив свой чай, поднялся и вышел. Я тотчас же отодвинула от себя чашку и выскочила вслед за ним. Отец уже сидел верхом, держа за поводья двух других коней. Увидев меня, он спешился.

«Ну, доченька, нам пора расставаться. Будь умницей». Он обнял меня и поцеловал. Как ни старалась я сдержаться, не смогла — слезы сами собой побежали по щекам. Отец уехал, а я все смотрела ему вслед и плакала. Сколько я проплакала — не знаю. Помню только, как скрипнула дверь и послышался теткин голос:

«Такая большая девчонка, а плачет! Да ты слезами затопишь все вокруг. Перестань! На кого ты стала похожа? Лицо все распухло, в пятнах. Люди скажут: какая некрасивая!»

Однако теткины слова на меня не подействовали. Я заплакала еще громче. Тогда она решительно подошла ко мне, схватила за руку и потащила в юрту. Маленький сын хозяев, указывая на меня пальцем, пропищал:

«Смотрите, плакса, плакса!»

«Не перестанешь, тебя просто задразнят, — приговаривала тетка, умывая меня холодной водой. — Сейчас ты выпьешь холодного чаю и успокоишься. Не плачь, дочка. Мы с тобой в Улан-Батор поедем. Теперь у тебя новая мама. Ты рада?»

«Да, да, да», — только и отвечала я сквозь слезы.