Свет грядущих дней

В обстановке постоянного отбора каждый еврей балансировал на тончайшей грани жизни, постоянно находясь на волосок от смерти. Жизнь в лагере была по-особому необузданной и безнравственной: избиения, кражи, мародерство в брошенных еврейских домах, спекуляция на черном рынке. Не говоря уж о евреях, наживавшихся на продуктах и сексе в предсмертной гедонистической жажде «ловить момент». Водка, вино. Хайка постоянно подвергалась сексуальным домогательствам. «Нет, я не желаю быть с вами! – хотелось ей крикнуть им всем. – Так или иначе, но я не хочу сдаваться раньше смерти. Меня тошнит от вас».

Солдат, дислоцировавшихся в Бендзине, отправляли на фронт, укреплять оборону против наступавших русских. На их место прибывали другие солдаты, постарше. Хайка подружилась с некоторыми из них. Они тоже страдали. Они не верили в рассказы о массовых убийствах, и Хайка, в соответствии с задачами движения, взяла на себя ответственность за распространение правды, за просвещение немцев, за то, чтобы открывать им глаза на то, что́ они творят на самом деле.

Глава 24 Гестаповская сеть

Реня

Август 1943 года

Но как их вызволить?

Отчаявшаяся, измученная, Реня[755] не могла думать ни о чем ином, кроме как о том, чтобы помочь своим товарищам из ликвидационного лагеря. Кроме Хайки, по слухам, там жили Ализа, Хавка Ленцнер, дети из «Атида» и даже ее сестра Сара. Каждый день новые партии евреев отправляли на смерть. У Рени не было знакомых среди охраны, и она не знала расположения входов, так что сама проникнуть на территорию лагеря не могла.

Она предприняла лихорадочные поиски и узнала о Болке Коджаке, члене «Сионистской молодежи» (Ханоар Хатциони)[756] – небольшой политической сионистской группы, сосредоточенной на еврейском плюрализме и спасении. Члены блока были знакомы с несколькими охранниками и каждый день ходили в лагерь. Болк Коджак жил в арийской части Бендзина, маскируясь под католика. Он дружил со многими членами «Свободы», и Реня молила бога, чтобы он ей помог – хотя бы что-то посоветовал. В сопровождении Ильзы Реня два дня «простояла на улице, как собака», ожидая встречи с ним. И вот Коджак появился вдали, Реня подпрыгнула от радости и бросилась к нему, исполненная надежды.

Они пошли рядом, словно бесцельно прогуливались, потом сели на скамейку на рынке. Вели они себя очень естественно, но переговаривались шепотом, поскольку неподалеку от них сидели две пожилые польки. Реня умоляла:

– Пожалуйста, помоги мне.

– Для меня приоритет – спасение членов «Сионистской молодежи», – ответил он, и сердце у нее упало. Она была так близка к цели, слишком близка.

Но Реня не сдавалась. Как всегда, она делала все что могла, чтобы добиться своего[757]. Приглушенным голосом она умоляла, уговаривала и наконец предложила несколько тысяч марок, если он спасет хотя бы одного кибуцника «Свободы».

– Встретимся послезавтра, – сказал он. – В шесть утра.

Они разошлись, Болк в одну сторону, Реня с Ильзой – в другую. Девушки спешили на трамвай, шедший в близлежащий город Катовице, где они намеревались переночевать. Внезапно появились две женщины, сидевшие неподалеку от них на скамейке.

– Вы ведь еврейки, правда?

Они пошли вслед за девушками, а за ними – целая толпа детей, вопивших:

– Жидовки! Жидовки!

– Давай побежим, – шепнула Ильза.

– Нет. – Реня не хотела возбуждать подозрения. Они быстро вошли в пустой дом, где прежде жили евреи. Но толпа, возглавляемая двумя престарелыми женщинами, последовала за ними.

– Притворяетесь польками? А сами встречались с евреем! – заявила одна из женщин.

Другая крикнула:

– Гитлер не закончил свою работу, мы закончим ее!

Не задумываясь, без колебаний Реня ударила женщину по лицу. Потом еще раз. И еще.

– Если я действительно еврейка, – выкрикивала она между пощечинами, – то вы должны знать, на что способны евреи. Еще раз назовете меня еврейкой, – пригрозила она, – и получите еще.

К месту действия подоспели два агента гестапо в штатском, и это, как ни странно, оказалось помощью.

– Что тут происходит? – поинтересовались они.

Реня по-польски изложила им ход событий, какой-то мальчишка из толпы переводил.

– Эта женщина не в своем уме, если принимает меня за еврейку, – сказала Реня спокойно и достала документы с отпечатками своих пальцев. – Вот, можете проверить мои документы.

Гестаповцы спросили ее полное имя, возраст, место рождения. Разумеется, и она, и Ильза знали свои данные наизусть. Как все, кто работал под прикрытием, они часами заучивали свои фальшивые биографии, их можно было разбудить среди ночи – и они бы без запинки воспроизвели всю «свою» родословную[758]. Подошел жандарм.

– Если они не говорят по-немецки, – сказал он, – то, должно быть, действительно польки. Все евреи понимают по-немецки.

Толпа согласилась, признав, что девушки на евреек не похожи.

Та из женщин, что была постарше, чувствовала себя пристыженно. Реня еще раз дала ей пощечину, на сей раз на глазах гестаповцев и жандарма.