Свет грядущих дней

В узких воротах – просвете в стене, окружавшей гетто, которая намеренно была сложена из плит, напоминавших могильные, – Густу встретили товарищи и помогли ей идти. Их голоса и лица, их тревога по поводу ее задержки – все слилось в одно расплывчатое теплое ощущение. Краков, с его одной из немногочисленных оставшихся еврейских общин, стал теперь центром движения Сопротивления, несмотря на то, что кишел высокопоставленными нацистскими чинами. Густа, выросшая в строгой религиозной семье, была одним из ведущих членов «Акивы», местной сионистской группы. Ее привел в организацию друг, и она увлеклась приверженностью ее членов идеализму и самопожертвованию. Работала в центральном комитете, писала и редактировала материалы для их изданий, а также вела летопись всей организации. В отличие от светских левых сионистских групп, «Акива» делала упор на еврейские традиции, соблюдала заповедь Онег Шабат[340].

Предыдущее лето группа провела на ферме, в ближней деревне Копалины, мирном оазисе посреди жестокости и насилия. «Покой, которым дышали густые леса, опускался с неба, и земля вдыхала его, – так описывала Густа это место. – На деревьях не шевелился ни один листок»[341]. Они жили коммуной среди фруктовых деревьев, горных кряжей и ложбин, под солнцем, «которое медленно катилось по лазурному небу»[342]. Но муж Густы Шимшон, один из лидеров «Акивы», знал, что движение обречено – что большинство из них умрут. Он созвал собрание. Война – не мгновенно пробежавшая дрожь, зверства будут продолжаться, причем более жестокие, чем можно себе вообразить; предстоят дьявольские массовые убийства. Густа и ее товарищи верили Шимшону, но были преданы идеям «Акивы»: «…вести молодежь в авангарде борьбы… противостоять расползающемуся цинизму», поддерживать благопристойность и гуманизм и «стараться выжить»[343].

Когда началась война, Шимшон сидел за свои антифашистские писания. Пара, поженившаяся в 1940 году, заключила между собой договор: если один будет схвачен, другой явится с повинной, поэтому Густа тоже отправилась в тюрьму. Освободились они за огромную взятку и продолжили работать, считая, что «нельзя поддерживать в товарищах боевую готовность, пряча их в укрытии»[344]. Однако в результате событий лета 1942 года они, так же, как их товарищи в Варшаве и Бендзине, осознали: движение должно измениться.

«Мы хотим остаться как поколение мстителей, – провозгласил Шимшон на собрании. – Поэтому, если нам удастся выжить, мы должны стать сплоченной группой с оружием в руках». Поднялся спор: не будет ли ответный удар нацистов смертоносным? Должны ли они спасать только самих себя? Но в конце концов все пришли к мнению: нужно драться. Даже Густа, чьей книжной натуре насилие претило, была решительно настроена на месть: убить врага, который убил ее отца и сестру. «Руки, пока заскорузлые от плодородного суглинка, – писала она, – скоро обагрятся кровью»[345]. Отныне созиданием для «Акивы» станет разрушение. К августу они объединились с «Юным стражем», «Свободой» и другими группами, образовав краковское движение «Сражающиеся первопроходцы».

Сейчас, едва пройдя через ворота, Густа услышала краем уха приглушенные разговоры товарищей о настроении Шимшона, о том, как он нервничал из-за ее затягивавшегося возвращения. Покраснев, она громко рассмеялась, чтобы скрыть смущение от того, что стала объектом сплетен. Ее муж даже оторвался от работы, чтобы встретить ее. Пока они стояли лицом к лицу, она чувствовала тяжесть его твердой узкой ладони на спине и смотрела в его синие со стальным отливом глаза. Густа вдруг поняла: теперь он полностью посвятил себя борьбе, борьба стала его «роковой женщиной»[346]. Обо всем остальном ей придется заботиться самой. Он видел теперь не ее – с пронзительными темными глазами и короткой стрижкой, как у кинозвезды, – он видел будущее.

– У меня есть всего одна свободная минутка[347], – прошептал он, и она поняла, что теперь так будет всегда. Ему нужно было идти на какую-то встречу. Густа присутствовала на многих тяжелейших совещаниях руководителей организации, но на эту ее не пригласили, и она почувствовала: они планируют свою собственную акцию.

* * *

Для нацистов Краков был стратегическим пунктом, они считали его саксонским городом с прусскими корнями. Сюда из Варшавы была перенесена столица Генерал-губернаторства, поэтому город плотно охранялся[348]. Еврейский квартал находился в непосредственной близости к местам проживания многих высокопоставленных офицеров СС, и молодежное движение Сопротивления работало в особо наэлектризованной обстановке.