Свет грядущих дней

В этот момент двое молодых людей выпрыгнули из окна. Милиционеры погнались за ними; парни сбили их с ног кулаками и помчались дальше. Оставшиеся стали выкрикивать проклятья и угрозы в адрес милиционеров: они никогда, мол, не позволят им схватить своих товарищей! Командир отряда милиции приказал своим людям избить всех, взять оставшихся юношей в заложники и держать до тех пор, пока беглецы не вернутся по доброй воле. Реня потрясенно смотрела на эту стычку[413].

Фрумка боялась, что кого-нибудь убьют в потасовке или, хуже того, явятся немцы и убьют всех. «Никаких заложников!» – заявила она и велела тем, кто значился в списке, ехать в участок. Молодые люди повиновались, и весь кибуц последовал за ними по людной улице до автобуса. Но тут один из юношей, «сильный, как бык», вырвался из рук милиционера и побежал. Последовала драка между орудовавшими дубинками милиционерами и действовавшими кулаками кибуцниками, одна из девушек, Ципора Бозиан, нанесла серьезные травмы двум милиционерам. Побитый командир скомандовал своим людям садиться в автобус. «Едем в жандармский участок, – приказал он. – Жандармы порвут этих людей на куски». Жители гетто, наблюдая за происходящим и видя, что не все евреи боятся милиции, разразились аплодисментами. Реня просияла от гордости.

Однако Фрумка испугалась, что им всем придет конец, как только об инциденте станет известно в немецкой жандармерии, и стала уговаривать милицейского командира и его людей не предавать его огласке. Те уважали ее и уступили, но при одном условии: взамен сбежавших они возьмут заложников. Обозначенные в списке поднялись в автобус вместе с тремя заложниками: Гершелем Спрингером, его братом Йоэлем и Фрумкой. Она вызвалась добровольно. Испуганная, но находившаяся под большим впечатлением Реня смотрела, как отъезжает автобус.

Высшее командование милиции прознало о случившейся потасовке и в ту же ночь приказало окружить дом, где жили члены кибуца, и всех его членов собрать во дворе. К счастью, Фрумка и Гершель вернулись, но сообщили, что в наказание за то, что унизили милиционеров и их командира, все мужчины будут отправлены в Германию. Ту ночь Реня с товарищами провели во дворе под звездами. Сочувствующие соседи приходили и звали их к себе, но Фрумка запретила уходить. Она хотела показать милиции, что они смогут провести ночь вне дома, несмотря на то, что после наступления комендантского часа это было опасно, несмотря на рыскавшие вокруг нацистские патрули. Всю ночь милиция находилась поблизости, но лишь удостоверялась время от времени, что пломбы на дверях дома не сорваны.

Следующий день вся группа тоже провела во дворе, замерзшая и голодная. Фрумка и Гершель отправились в юденрат хлопотать за своих товарищей. Вечером Реня вместе с остальными скудно поужинала стараниями приюта «Атида», после чего явилась милиция и отперла двери. Наказание закончилось. Но где были Фрумка и Гершель? Реня боялась даже думать об этом.

Они вернулись поздно ночью. Никого не отправили в Германию, не призвали в милицию и не назначили на принудительные работы. По всему гетто ходили слухи о храбрости членов «Свободы».

Люди начинали понимать, что сказать «нет» возможно.

* * *

Из Варшавы просачивались новости[414]: «акция» неизбежна. Цивья и Антек информировали бендзинцев, что они готовятся к обороне и что евреям отныне безразличны партийные и идеологические разногласия, они готовы к общей борьбе. Товарищи отказывались бежать в арийскую часть города, даже когда предоставлялась возможность, все были решительно настроены умереть, глядя в лицо врагу.

В феврале Цивья написала бендзинским подпольщикам письмо, в котором снова требовала, чтобы Фрумка уехала за границу. Она должна остаться в живых, чтобы рассказать внешнему миру о варварском истреблении евреев. Потом, в марте, еще одно письмо: Ханце должна приехать в Варшаву, откуда будет тайно вывезена из страны. «Никаких отговорок и объяснений», – таков был ее начальственный приказ.

Так же, как Фрумка, Ханце отказалась. Она тоже ничего не хотела слышать о том, чтобы спасать свою жизнь. Как бы она могла оставить сестру в такой неопределенности? «Эти сестры готовы были друг за друга пройти через ад и вернуться обратно», – написала Реня. Фрумка тоже не могла себе представить разлуку, но умоляла Ханце уехать. Отказать сестре та не могла; она не хотела, чтобы Фрумка умирала от тревоги за нее.

Проводнику сообщили, что он нужен как можно скорее.

Готовясь к отъезду, складывая в саквояж модные, «арийского вида» вещи, Ханце была подавлена. Увидит ли она когда-нибудь снова своих товарищей? Она умоляла Фрумку ехать с ней, но та отказалась. «Ханце, с ее семитской внешностью, выглядела комично в одежде польской крестьянки», – писала Реня, встревоженная тем, что подругу могут разоблачить.