Свет и тени (ЛП)

Мир подобен «сознательной сущности» Самости, разделившейся на множество частей и порождающей бесчисленное множество случайностей и недостатков. Строго говоря, эго является неведением, колеблющимся в объективных видах неведения – таких, как пространство и время. Что такое время, если не неведение того, что будет «после», и что такое пространство, если не неведение избегающего наших органов чувств? Если бы мы, подобно Самости, были «чистым сознанием», то были бы «всегда» и «всюду» – то есть были бы уже не «я», в своей эмпирической реальности являющимся исключительно творением пространства и времени. Эго есть неведение «иного», и всё наше бытие соткано из неведения. Мы подобны Самости, которая была заморожена, брошена на землю и разбита на тысячу осколков. Мы видим окружающие нас границы и делаем вывод, что являемся осколками сознания и бытия. Материя хватает нас как паралич, делает нас тяжёлыми подобно минералам и делает нас уязвимыми для невзгод, исходящих из нечистоты и бренности. Форма определяет нас согласно некоей модели, опускает на нас некую маску и отсекает нас от всего, к чему мы, тем не менее, привязаны – хотя в смерти и позволяет нам упасть, как дерево позволяет упасть плоду. Наконец, число повторяет нас – как внутри, так и снаружи; и, повторяя, оно делает нас разными, ибо две вещи никогда не бывают абсолютно одинаковы. Число будто по волшебству повторяет форму, а форма разнообразит число и, следовательно, должна вновь и вновь создавать себя, потому что Всевозможность бесконечна и должна проявлять свою бесконечность. Однако эго не только множественно внешне, во множестве различных душ – оно также разделено и внутри, во множестве различных стремлений и мыслей, и это не последняя из наших бед, ибо «тесны врата»[59] и «трудно богатому войти в Царство Небесное».

Мы обречены на вечное бытие, ибо мы – не что иное, как Самость. Вечность ожидает нас – именно поэтому мы должны вновь найти Центр, где вечность дарует блаженство. Ад – это ответ периферии, выставляющей себя Центром, и множественности, отбирающей славу единства. Это ответ реальности эго, желающему быть абсолютным, и обречённому быть им, не будучи на это способным... Центр – это «освобождённая» Самость, или, скорее, Самость, не прекращавшая быть свободной – свободная вечно.

Фритьоф Шуон. ЗАМЕТКИ О НЕКОТОРЫХ КОРОЛЯХ ФРАНЦИИ

При умножении трёх на четыре получится двенадцать – не одиннадцать и не тринадцать, а точное выражение сопряжённых множимого и множителя. В переносном смысле именно так христианская религия при умножении её на западные народы породила Средневековье – не эпоху завоеваний варваров и не эпоху Возрождения. Когда живой организм достигает максимальной величины, он становится тем, чем должен стать; он не должен останавливаться на подростковой стадии или расти неопределённо долго. Нормально не бесконечное увеличение, а точно отмеренный предел развития. То же справедливо и для цивилизаций.

Если сравнить Людовика Святого[60] и Людовика XIV[61]*, мы, конечно, можем ограничиться равно банальным и ошибочным утверждением, что они принадлежат к разным эпохам. Банальным будет утверждение, что каждому отведено собственное время, и ошибкой будет провозгласить, что различия между этими французскими королями и породившими их мирами сводятся лишь к разнице во времени. Истинное отличие состоит в том, что Людовик Святой представляет западное христианство в полном развитии своих практических и теоретических возможностей, а Людовик XIV представляет нечто совершенно иное, а именно то замещение религии (или христианского мира), которое называется «цивилизацией». Конечно, христианство по-прежнему является составной частью этой цивилизации, но на первый план в ней вышел титанический светский гуманизм, необыкновенно враждебный девственной природе, в чём можно убедиться на примере Древнего Рима[62].