При неспособности понять и прийти к согласию на высших уровнях мы сталкиваемся с неизбежной опасностью того, что рождение великолепного нового мира, в котором все люди станут братьями (если это даже произойдёт), выльется в не более чем то, что они смогут есть, пить и вместе веселиться в промежутках так называемого мира, иногда прерываемого войнами ради завоеваний, умиротворения и образования. Работа «миссионеров» – конкретной религии, научного гуманизма или индустриализации – является уравнивающей, а не поднимающей силой, в своей основе несовместимой ни с чем, кроме приведения культур в мире к их наименьшему общему знаменателю – «Отче! прости им, ибо не знают, что делают!»[84]
. Только лишь основывать повсюду реплики современных учреждений, в которые Запад по большей части всё ещё верит, хотя это как раз те самые вещи, которые уже вызвали катастрофу; только лишь мечтать о смешении масла «экономической справедливости» с кислотой конкурентной «мировой торговли» – всего этого ещё недостаточно для процветания. Отсталый Восток, насколько он всё ещё «отсталый», намного счастливее, спокойнее и меньше боится жизни и смерти, чем «продвинутый» Запад в прошлом или будущем. «Завоёвывать» природу, считать неудовлетворённость «божественной», почитать открывателей «новых нужд»[85], приносить естественность в жертву понятию неизбежного «прогресса»[86] – ни об одном из этих положений «общественного Евангелия» Восток никогда не думал как о ведущих к счастью.Из вышесказанного ясно, что движение к восстановлению дружественных отношений
должно зародиться на Западе – хотя бы только потому, что именно современный Запад первым оставил когда-то общие нормы, в то время как выживший Восток, всё ещё находящийся в большинстве, сколь угодно истощающийся и ослабленный, всё ещё их придерживается. Верно, что есть и другой, осовремененный, лишённый корней Восток, с которым Запад может конкурировать: но сотрудничать он может только с выжившим, «суеверным» Востоком – Востоком Ганди, который никогда не пытался жить хлебом единым. Кто знает такой Восток? Мы имеем право ожидать такого знания от наших философов, учёных и теологов; и вообще-то, в первую очередь на наших западных университетах и церквях, наших «наставниках», лежит ответственность за будущее международных отношений, какую бы малую роль сегодня в реальности они ни могли сыграть в «рассеивании облаков невежества, которые скрывают Восток от Запада». Нам нужны учёные (на кафедрах, в аудиториях и «в эфире»), для которых не только латынь и греческий, но также и арабский или персидский, санскрит или тамильский, китайский или тибетский всё ещё живые языки в том смысле, что нужно найти формулировки принципов, подходящие для жизни всех людей. Нам нужны переводчики, помнящие о том, что чтобы перевести без предательства, нужно иметь опыт работы с содержанием, которое должно быть «перенесено на ту сторону». Нам нужны теологи, которые могут мыслить, используя термины не только христианской, но и в равной степени и исламской, индуистской или даосской теологии, и которые осознали лично, что, как сказал Филон, все люди, «греки или варвары», на самом деле признают и служат одному и тому же Богу, под любыми именами, или, если предпочитаете, одному и тому же «Сыну Человеческому» – тому Сыну, о котором говорил Мейстер Экхарт, когда он сказал, что «тот, кто видит меня, видит моего сына». Нам нужны антропологи калибра Ричарда Ст. Барба Бейкера, Карла фон Шписса, отца В. Шмидта и Норы К. Чедвик, а также такие фольклористы, как покойный Дж. Ф. Кэмпбелл и Александр Карминкель. Ценность таких людей, как покойный проф. А. А. Макдоннел и сэр Дж. Г. Фрэзер, состоит только в том, что они оказались рубящими дрова и черпающими воду[87] для тех, кто «понимает их материал».