Свет мира

— Яртрудур, — сказал скальд, — по-моему, птицы должны летать по воздуху. Повторяю тебе, мне трудно называть птицей существо, которое не умеет летать. Помнишь, когда мы с тобой встретились в первый раз, за окном хутора у Подножья летали птицы. Это были свободные птицы. Птицы, которые умеют летать по воздуху.

— Кто любит Бога, тот считает кур самыми прекрасными птицами на свете, — ответила его невеста. — Когда я увидела тебя в первый раз, я была так глупа и неразумна, что поверила, будто ты воскресший Хатлгримур Пьетурссон. А на самом деле ты просто воображаешь, что ты умнее и Творца и Спасителя, вместе взятых, и ты всегда найдешь отговорку, лишь бы дома бить баклуши, когда тебе предлагают работу, а вот мне так даже нельзя курицу назвать птицей.

— Когда маленькая Магга поправится, мы с ней пойдем на берег собирать ракушки. Мы с ней встретим мяу-мяу и ав-ав. Милая Яртрудур, мы уже столько лет живем вместе, и мне всегда так хотелось иметь кошку и собаку…

— Вот-вот, — оборвала его невеста, — мало того, что ты сам живешь на попечении прихода, тебе надо за его счет держать еще и кошку с собакой. А не лучше ли завести несколько овец, чтобы обеспечить себя мясом?

— Извини, Яртрудур, я еще не кончил. Я уверен, что маленькая Магга была бы очень рада, если б у нас были кошка с собакой. По-моему, настоящий дом не может быть без собаки и кошки, ведь собака и кошка — это часть человека. А если хочешь знать, что я думаю об овцах, то, по-моему, разводить овец нехорошо. Разве что держать одну или двух ради собственного удовольствия. И я считаю, что человек должен позволить овцам умирать естественной смертью, когда они состарятся. Грешно разводить скотину лишь для того, чтобы потом ее резать, это все равно, что подружиться с человеком, чтобы легче было его убить. Но раз ты говоришь, что я ищу отговорки, лишь бы сидеть дома сложа руки, то позволю себе заметить, что нынче я заработал пять крон наличными, сочинив стихи для одного человека. И уж коли на то пошло, я сомневаюсь, чтобы другие скальды написали столько же, сколько я за свою короткую жизнь. Ведь мне всего двадцать три года, а я написал уже тысячу стихотворений, а то и больше, если считать и все то, что я писал от чужого имени. Прибавь к этому роман о заселении дальних островов, который я написал, когда мне было всего двадцать лет. Потом идет наиподробнейшее жизнеописание всех скальдов нашей округи, живших за последние 150 лет, в одном только этом произведении не меньше 800 страниц. А сейчас я работаю над повестями об особенных людях.

Тут невеста скальда Яртрудур Йоунсдохтир, готовая вот-вот расплакаться, поднесла к глазам черную от сажи руку.

— А мне от этого не легче. На мою долю остаются лишь грех, да раскаяние, да праведный гнев Божий, в то время как другие считают, что они совершают подвиги; и ты все еще не хочешь объявить о нашей помолвке и заставляешь меня гореть в пламени этого страшного греха, и девочка ведь больна той же болезнью, что и мальчик, и топлива у нас — только что мокрые водоросли. Как могла женщина, верующая в Бога, погрязнуть в таком грехе? Осподи Иисусе, в чем же я провинилась, за что ты послал мне этого ужасного человека и даже допустил, чтобы я приняла его за самого Хатлгримура Пьетурссона?

Когда маленькая девочка увидела, что ее мать вот-вот заплачет, она тоже начала плакать.

Если иногда и случалось, что скальд проявлял упрямство и эгоизм, а может, даже и некоторое высокомерие — ведь как никак он был скальдом! — они тут же улетучивались, лишь только губы его невесты начинали кривиться, не говоря уже о слезах девочки. Трудно решить, чего было больше в душе скальда — желания угодить или боязни обидеть. Когда скальду улыбалось счастье и он оставался один, он был свободен, у него не было никакого дома. Но когда он видел перед собой эти два заплаканных лица, у него вдруг появлялся дом. Если ты одинок — ты скальд. Если над тобой имеет власть горе близких — у тебя есть дом. Скальд взял девочку на руки и повторил, дурачась:

— Вот мы пойдем с тобой на берег собирать ракушки — и большие и маленькие, и витые и плоские. А потом придет ав-ав, а потом придет мяу-мяу. Доченька моя милая, доченька моя любимая.

Он обнял за плечи свою невесту и сказал:

— Милая Яртрудур, вспомни, ведь Хатлгримур был прокаженный. А его жена была магометанка. Разве мы с тобой не счастливее, чем они?

Так он утешал по очереди то одну, то другую, пока они не перестали плакать.

— Может, ты все-таки огласишь нашу помолвку с амвона? — спросила невеста и умоляюще посмотрела на скальда, в ее темных глазах еще сверкали слезы. — И мы положим конец этому греху.

Вечером, уже очень поздно, скальд сидел у окна, воображая, что он один. Он мысленно сочинял стихотворение. Переделывал снова и снова и был недоволен. Наконец он зажег маленькую лампу и записал несколько четверостиший. Под ними он приписал такие слова: «Любовное стихотворение для Йенса Фарерца, оплачено». Потом он погасил лампу и долго сидел у окна, глядя на горы по ту сторону фьорда, темнеющие на фоне весеннего неба.