Свет на исходе дня

Сенной дух поднимался над землей, густел на жаре, кружил голову, забивал все запахи, и временами людям казалось, что и они отрываются от земли и, покачиваясь, плывут в душном аромате.

Первые дни были солнечные и веселые, девушки шутили, вгоняя Митю в краску.

— Митенька, не гони, не гони, родненький! — кричала Галя.

За ней вступала Катя:

— Сколько силушки накопил, какой мужичок поспел нам на радость!

Митя смущался и от смущения гнал лошадь — не раз они сбивались с ряда и теряли собранное сено, а девушки со смехом валились в развалившуюся копну, задирая ноги, которые и без того в коротких цветных платьях были все на виду; Митя конфузился еще больше.

В один из дней Митя, приехав поутру на луг, вспыхнул, едва кожа не загорелась: вместо Гали была та женщина из Выселок. Он долго не мог впрячь лошадь в волокушу, перепутал всю упряжь.

За лесом постукивал, тяжело перекатывался гром, небо там было не светлее леса.

— Дождик будет, — сказала за спиной у Мити Катя.

Женщина непонятно вздохнула, Митя и в этом вздохе почувствовал что-то для себя.

Они работали спокойно, без остановок и смеха, не то что в прежние дни, и не смотрели друг на друга, не говорили, но какое напряжение во всем теле, какая строгость, шея заболела — как бы не повернуться ненароком, не взглянуть случайно…

После полудня туча надвинулась, сразу стало темно, все вокруг застыло, и вдруг налетел ветер, и упали первые капли. Все, кто работал на лугу, с криками и смехом понеслись под копны — в них долго не смолкали стоны и визг. Только Митя остался среди луга, распряг лошадь и пустил пастись. Ударил и замолотил по земле дождь. Он напал на мальчика, вмиг промочил, но Митя не торопился, только горбил спину и втягивал голову в плечи.

— Митя… — услышал он из ближней копны.

Дарья глубоко зарылась в сено, только длинные голые ноги были подставлены дождю, копна нависала над ней, как пышная прическа. Он неподвижно стоял перед ней.

— Что мокнешь? — спросила она спокойно. — Иди сюда…

Он послушно пошел к ней, как к матери. Она втянула его в копну и посадила рядом. Дождь шуршал над ними, они не проронили ни слова; они смотрели на хлесткие струи, которые шарили вокруг и сбивались поодаль в сплошную пелену.

— Замерз? — спросила она.

Он не ответил, она прижала его рукой к боку, сквозь мокрую одежду он почувствовал ее тепло. Они молчали и не шевелились; спине было тепло и колко, спереди веяло дождевым холодом. Сидеть бы так и сидеть без времени.

Она подалась вперед и исподлобья глянула вверх.

— Не переждать, — сказала она.

Он молчал.

— Пошли. — Она встала, роняя сено, и подняла Митю за руку.

Он так же молча и покорно пошел за ней. Они пришли к ней в дом; внутри было так опрятно, что Митя не решался переступить порог.

— Входи, входи, — позвала она, сбросила туфли и босая легко пошла по чистому, гладкому дощатому полу, оставляя узкие мокрые следы.

Он шагнул и остановился.

— Сейчас печь разожгем, — сказала она, посмотрела на него и впервые улыбнулась. — Я не съем тебя, проходи, садись…

Вскоре горела печь, треск поленьев сливался с шумом дождя. Митя сидел скованно, как будто вконец окоченел.

— Раздевайся, — сказала она. — Обсохни.

Он неловко стянул мокрую рубаху и застыл.

— Снимай, снимай, — сказала она, забирая рубаху и вешая перед печью.

Митя снял штаны и остался в трусах. Она повесила штаны и улыбнулась.

— Стесняешься? — Дарья подошла к кровати и отвернула край одеяла. — Ложись. Накройся и разденься.

Он сделал, как она сказала. Его одежда висела на бечевке перед печью, капли с раздельным, внятным стуком падали на пол.

Вскоре воздух прогрелся, в комнате стало тепло. Хозяйка гремела кастрюлями на кухне. Митя робко осмотрелся: такой чистоты в доме он не знал; в горнице даже пахло опрятно — чистыми, мытыми полами, свежим глаженым бельем… Славно попасть в такой дом, а в непогоду — вдвойне: приветливо, укромно… Потрескивала печь, дождь застил свет и прибавлял горнице уюта. Было в ней что-то спокойное, ласковое, как в хозяйке.

— Согрелся? — спросила она, внося дымящуюся тарелку.

Он кивнул, принимая тарелку щей и ложку, хозяйка, как больному, поставила у него за спиной подушку, чтобы он мог есть сидя.

— Наелся? — спросила она, когда он съел щи и мясо.

Он снова молча кивнул, она забрала у него тарелку и села рядом. Было слышно, как по двору бродит дождь. Волосы Дарьи пахли сеном, Митя замер и сидел скованно, опустив лицо.

— Тебе сколько лет? — спросила она.

— Шестнадцать… — ответил он едва слышно.

— Похож на отца, — сказала она, а он был так оглушен, что не услышал ее слов.

В тот день Варвара долго ждала Митю. Уже прошли все сроки, она не знала, что думать. Миновали сумерки, настал вечер, непроницаемо слились озеро, луга и лес. Варвара чутко прислушивалась к деревенским звукам. Какая-то тревога, смутное предчувствие гложили ее, а Сима и вовсе вела себя непонятно, то и дело поднималась с пола и направлялась к двери, как будто что-то знала, как будто ей известно было, куда идти и где искать, — не удерживай ее Варвара, подалась бы бог знает куда.

— Пошли, — сказала Варвара сестре, когда ждать стало невмоготу.