Свет на исходе дня

Дождь уже стих, но было холодно и сыро. Они шли по деревне, стучась в каждый дом.

— Митю моего не видели? — спрашивала Варвара, а Сима неподвижно стояла в стороне.

Но никто Митю не видел. Уже отчаяние копилось в груди, подступало к горлу и рвалось наружу, когда встретилась им Катя.

— Его Дарья из Выселок к себе повела, дождь шел, — сказала девушка простодушно.

Что-то оборвалось в Варваре, она едва не опустилась на землю.

— Мы-ы-тя? — вопросительно промычала Сима — единственное слово, которое научилась говорить.

— Нет твоего Мити, — ответила ей Варвара, горько плача.

— Мы-ы-тя!.. — настойчиво требовала Сима в непонятливом, тупом упрямстве.

В поздний сырой вечер сестры шли по разбухшей дороге. После дождя в лесу было тихо. Варвара часто останавливалась, прислушиваясь, не слышно ли голоса, и только по чмоканью грязи под босыми ногами сестры узнавала, что она в лесу не одна.

Иногда по вершинам деревьев пробегал ветер, и тогда лесной шум, как гул поезда, катился над головой.

Дорога вывела их на околицу Выселок. Темные дома таились среди деревьев и робко жались друг к другу; Выселки молчали, как будто притихли и ждали, что будет.

Сестры вошли во двор. Дом смотрел в кромешную ночь слепыми окнами, в темноте мерно и оглушительно падали в бочку с водой срывающиеся с крыши капли. И едва сестры приблизились к окну, как створка распахнулась и в черном проеме появилась Дарья.

— Пришли? — спросила она просто, точно встреча была назначена. — Тихо, спит он.

Она была в белой рубашке, голые руки лежали на подоконнике.

— Отпусти его, — плача, попросила Варвара.

— Отпущу, — тихо и покладисто согласилась Дарья. — Я ведь твоя должница, Варя, вот и отдаю должок.

Она исчезла, и сразу в глубине комнаты послышался ее тихий голос:

— Митенька, мама пришла, одевайся, голубчик…

Послышались шорохи, тихая возня и ласковый приглушенный голос Дарьи:

— Надевай, сухое уже… Так… штанишки… рубашечку…

Варвара уткнула лицо в ладони и глухо зарыдала.

Дверь отворилась, на крыльцо нескладно вышел сонный Митя.

— Получи, Варя, мужичка в готовом виде, — насмешливо сказала Дарья из окна.

— Мы-ы-тя! — замычала радостно Сима и засмеялась счастливо. — Мы-ы-тя! Мы-ы-тя! — ликовала она, а Варвара всхлипывала и стонала, как от боли.

Митя не знал, в чем его мать должница перед Дарьей. Но Варвара знала…

Когда-то увела она, что называется из-под венца, жениха у Дарьи. Увести увела, но не удержала, он канул однажды, как в воду, — по сей день.

Два дня Митя молчал, словно немой, подурнел, почернел лицом, два дня никуда не выходил, а когда Варвара по привычке вздумала его отчитать, сказал хмуро и твердо:

— Отвяжись.

Она едва не задохнулась от злости:

— Что?!

Но он не оробел, не потерялся, как прежде, а с той же хмуростью и твердостью сказал:

— Замолчи.

Она поняла: что-то переменилось.

Шла в нем скрытая напряженная работа, а потом вдруг он, как будто решился на что-то, встал и пошел к двери.

— Ты куда? — спросила Варвара. Он не ответил, она стала на его пути. — Куда?

Он сказал непреклонно:

— Отойди.

До нее одним ударом, одним острым уколом дошло: как было, не будет, вся их жизнь теперь переломится.

Митя не раз и не два уходил по известной дороге, петлял и слонялся вокруг Выселок, — две деревни насмешничали: «Была у Варвары одна полоумная, теперь двое…»

Он весь высох, тосковал отчаянно, Варвара боялась, не заболел бы… Хоть сама иди к Дарье, проси угомонить мальчишку. Полной мерой отдавала ей Дарья долг.

В один из дней Митя снова направился в Выселки. Он дошел до обычного предела, но не свернул, не побрел потерянно в сторону. Напряженный от борьбы, страха и решимости, он шел к знакомому дому. Он шел бледный и оцепенелый, — повернуть бы, убежать, — но он уже переступил себя, взнуздал на первый взрослый поступок — и скованно шел с холодом в груди.

Он приблизился к дому, взошел на крыльцо — дверь открылась. На грани полумрака и света стояла Дарья.

— Ты куда? — спросила она легко и улыбчиво, как будто на мгновение оторвалась от приятного занятия. Он остановился и молчал. — Куда, Митенька?

Он молчал, губы его вздрагивали.

— К тебе, — сказал он хрипло и кашлянул, стараясь очистить осипший от волнения голос.

— Ко-о мне? — живо пропела она и глянула на него с веселым удивлением. — А что это ты, дружок, мне «ты» говоришь? Я ведь постарше тебя, а?

Он хмурился, стремительно краснея, а она насмешливо заглядывала в лицо.

— В гости? — И снова усмехнулась легко и ласково. — А ведь я не звала тебя в гости.

Он топтался перед ней, и было заметно, как тянет его убежать или даже заплакать. Но победило что-то новое, что проснулось в нем в эти дни.

— А тогда? — спросил он все еще сипло и скованно.

— Тогда? — повторила она. — Тогда я позвала тебя, а сейчас не зову, — объяснила она ему ласково, как маленькому. — Да и видишь, как мама тогда испугалась. Иди домой…

— Я сам знаю, что делать, — сказал он угрюмо.

— Знаешь? Нет, Митенька, пока еще не знаешь. Потом, может, и узнаешь, а пока — нет. Иди.

— Не пойду.

— Ну, ну, не упрямься… иди.

— Сказал — не пойду!

— Что ж, так и будешь стоять? — засмеялась она. — Ну, стой…