Свет на исходе дня

Митя проехал вперед, машина круто наклонилась, мотор заглох. Вода подступала к самой кабине.

— Так… — сказал Митя и открыл дверцу.

Он вылез на крыло и поднял капот, потом стал на ощупь вывинчивать детали — мотор он знал хорошо.

Вынув деталь, Митя размахивался и бросал ее в воду; всплески нарушали тишину. Погасли фары, наступила полная темнота. Митя столкнул в воду сиденье, оно тяжело ухнуло, подняв брызги.

— Ты меня запомнишь, — пробормотал Митя.

Под конец он выдернул ключ зажигания, на котором висел брелок, и с силой пустил его подальше. С одиноким всплеском он упал где-то в темноте.

«Все», — подумал Митя. Он вылез в кузов и с заднего борта прыгнул на берег. Земля чавкнула, обдав Митю грязью.

Он долго шел по ночному лесу, вернулся поздней ночью. Деревня спала, он обогнул ее стороной и огородом подкрался к дому. Все было спокойно, тихо. Он осторожно вошел и закрыл за собой дверь на засов.

— Дунькин Степан приходил, — лежа в темноте на кровати, бессонно сказала Варвара. — Грозился…

— Я знаю, — ответил Митя.

— Что ты натворил?

— Ничего, спи.

— Кабы беды не было, он сидел, у него вся кожа в наколках.

— Ничего не будет, спи.

— Боюсь я за тебя…

— Не бойся.

— Ох, когда это кончится… — тяжело вздохнула Варвара и умолкла.

Митя не раздеваясь лег на свою кровать за занавеской.

Едва рассвело, раздался стук в дверь. Варвара испуганно вскинулась и, сидя на кровати, тревожно спросила:

— Кто там?

— Я. Степан.

— Чего тебе?

— Митька пришел?

— Отвори ему, — сказал Митя.

— Нет, что ты, он бешеный.

— Ничего, отвори.

— Он убьет тебя!

— Не убьет.

— Открывай! — дико крикнул Степан, ударяя кулаком. — Дверь высажу!

Варвара робко подошла к двери и оттянула засов.

Степан рванул дверь и остановился. Посреди избы, рассекая ее почти до потолка, выпрямившись, стоял Митя с топором в руке.

— Где машина? — медленно спросил Степан с порога.

— Ищи, — ответил Митя.

Степан выругался и сказал:

— Ты же срок получишь.

— Не твоя забота.

— Ты угнал мою машину!

— Докажи.

— Доказывать не надо — ты!

— Кто видел?

— Вся деревня знает. Кроме тебя, некому.

— Кто видел?

— Я тебе голову откручу!

— Попробуй.

Степан посмотрел на топор:

— Брось. За это знаешь…

— Знаю.

— Ты же сядешь…

— Ты сам сюда пришел.

— Отберу — руки переломаю.

— Отбирай.

Степан посмотрел долгим взглядом Мите в лицо и понял: убьет, не дрогнет. Он знал в тюрьме таких, кого и отпетые рецидивисты не трогали.

— Ладно, — сказал Степан, повернулся и вышел.

Машину он нашел на другой день, и только через три дня ее вытащил трактор. Потом на буксире отправили в район. Больше Степан никому не сказал ни слова. Вся деревня понимала, что-то здесь кроется, но что, никто не знал. А веселая Дуняша никак не могла взять в толк, почему Митя не выдал ее Степану.

Но Митя никогда никого не выдавал, не хвастал победами, все хранил про себя.

Постепенно все узнали — с ним лучше не связываться. Каждый сразу чуял: этот пойдет до конца. Даже взрослые, крепкие мужики остерегались:

— Он же спяченный… Зря, что ли, тетка у него полоумная? Ну его к черту, еще пырнет…

Было и это.

На восемнадцатом году отправился Митя за три села на танцы. Среди веселья подошли к нему двое местных, подышали с двух сторон бражным духом и спросили:

— Ты, говорят, орел?

— Ходок, говорят, первый на район? К нашим подбираешься?

Митя посмотрел по сторонам: гремела радиола, в густой пыли шаркали подошвы. Среди многолюдья он был один.

— Пойдем, поговорим? — предложили местные.

Митя все знал наперед, но отказаться ему не позволяла гордость. Он снял руки с испуганной партнерши, бросил ее посреди площадки и пошел в сторону.

Он шел и чувствовал, как где-то в глубине появляется злость, поднимается сильными толчками и устремляется тугими сгустками в голову. Вдруг здесь, сейчас его мучительно потянуло в чистую горницу с гладкими крашеными прохладными полами и опрятным запахом — укрыться бы там от всех в надежном убежище, — он увидел ее так отчетливо, что даже больно стало, и так же невыносимо он почувствовал, как надоело все ему — до смерти, насквозь, — хоть сейчас под нож.

Провожаемые серьезными взглядами, они шли среди танцующих; все вокруг поняли вдруг страшную, откровенную неумолимость их движения, сторонились и давали дорогу.

Они пересекли улицу и задами вышли к большому амбару. Здесь было пусто, просторно, тихо; кротко горел закат, дальний лес зубчато отрезал ломоть солнца. И только там, откуда они шли, за домами и огородами, дико, как в издевке, выла радиола.

Они подошли к амбару, местные затоптались, не зная, с чего начать. Митя стал спиной к бревенчатой стене.

— У тебя нож есть? — спросил он у одного.

Тот растерянно посмотрел на товарища.

— Нет? Тогда возьми мой. — Митя вынул свою финку с наборной разноцветной рукояткой, сработанную им самим в мастерских, и сунул парню в руку.

Парень оторопело и неловко зажал нож в руке.

— Бей, — сказал Митя, расстегнул верхнюю пуговицу и подставил грудь.

Парень испуганно оглянулся. Его товарищ стоял немного сзади. Медный закатный свет растекся по земле, и окрасил копны; тень амбара рассекла второго парня пополам, один глаз его светился на солнце, другой скрадывала тень.