Свет на исходе дня

— А ну-ка, встань, я на тебя погляжу, — приказал Степан и поставил незнакомца.

Тот поднял лицо, Степан узнал Митю.

— Ты, малец? Что это ты здесь делаешь? — с удивлением, смешанным со злостью, спросил Степан.

— А ты что? — дерзко спросил Митя.

— Как что? — растерялся Степан, и вдруг догадка осенила его. — Ну-ка, пойдем, — предложил он, поворачивая в сторону дома.

— А на кой мне? — спросил Митя.

— Пойдем, пойдем…

— Мне там делать нечего, я товар не вожу. Это у тебя там дела.

— Да иди ты! — рявкнул Степан, схватил Митю и впереди себя, как бульдозер, погнал к дому.

— Пусти, гад, сволочь лагерная! Пусти!.. — вырывался Митя, бросаясь в стороны, но «бульдозер» неумолимо толкал его к дому.

Дверь была закрыта, Степан стукнул кулаком, как молотом:

— Отвори!

Зашлепали босые ноги, приблизились к двери.

— Кто там? — невинно произнесла за дверью Дуняша.

— Открывай! — приказал Степан, держа Митю.

Дверь приоткрылась, Дуняша стояла в длинной белой рубахе, покрытая большим платком.

— А-а, Степан, я и не думала, что ты, — ласково сказала она и повернула назад, оставив дверь открытой.

Хомутов втолкнул Митю и, как щенка, поставил у порога.

— У тебя был, сука?

Дуняша обернулась и засмеялась:

— Кто, этот? Вот еще, Степа, выдумаешь…

— Отсюда шел!

— Мало ли кто под окнами шастает. У меня на дворе сторожей нет.

— Смотри, Дунька!..

— Что мне смотреть, я и так смотрю. А врываться с выражениями да еще тащить кого-то, поищи другую.

Степан повернулся и выволок Митю во двор. Потом сорвал с него брюки так, что посыпались пуговицы, одной рукой стянул с себя ремень, удерживая другой вырывающегося Митю, разложил его на широкой колоде и, припечатав рукой и коленом, стал пороть. Тоже неистовый был мужик.

У Мити бежали слезы. Он ругался, как никогда в жизни, и рвался, но тяжесть прижимала его такая, что отклеиться от колоды он не мог, только ерзал на месте, плача от бессилия.

— Вот так, щенок, — сказал Степан, вставая и заправляя ремень в брюки. — И чтоб в эту сторону и смотреть забыл.

— Все, шоферюга, ты от меня имеешь, — глотая слезы, сказал Митя.

Он схватил полено и бросился с ним на Степана. Тот отступил, потом вцепился в Митю и сжал его вместе с поленом.

— Тебе мало? — спросил Степан, стягивая в кулак Митину рубаху и бросая его к воротам.

Он вытащил Митю на улицу и швырнул на землю. Стукнула калитка, Митя остался один. В глубине двора заскрипела и хлопнула дверь, и стало тихо.

Боли Митя не чувствовал, только горело и чесалось все тело и мучал стыд. Еще ни разу, в самую жестокую трепку, его так не унижали, от стыда он не знал, куда деться.

Поблизости никого не было. Митя осмотрелся и, утерев лицо, скользнул узким проходом за избы и огороды. Он зарылся в душную копну, сжался и затих.

Он лежал неподвижно несколько часов, картины мести одна ужаснее другой проходили у него перед глазами.

Стороной в деревню с мычанием пробрело стадо. Темнело, сумерки густели, переходили в вечер. Гасли нешумные деревенские звуки, далеко за домами на берегу озера сбивчиво наигрывала гармонь. Потом и она стихла, и настала полная тишина. Митя подождал немного и выбрался из укрытия.

Прислушиваясь, он осторожно вышел на улицу. Было пусто. Свет горящих окон освещал машину Степана; Митя подкрался и заглянул в кабину: повезло, ключи торчали. Не будь их, пришлось бы идти домой, подбирать другие.

Митя осторожно открыл дверцу и сел на сиденье. Потом осмотрелся, нет ли кого. Никого не было. Из открытых окон соседних домов доносились неясные голоса, и оглушительно бухало в груди собственное сердце.

Он проверил все в кабине и нажал стартер. Мотор всхлипнул, набирая дыхание, и смолк; стоило большого труда не выскочить и не удрать. Сжав зубы и чувствуя в груди холод, Митя нажал еще раз и с облегчением услышал рокот мотора.

«Порядок», — подумал он, тронул машину с места и уже на ходу захлопнул дверцу.

Из ворот выскочил голый по пояс, в одних брюках и босой Степан.

— Стой! — закричал он на всю деревню. — Стой!

Увесистые, как булыжники, ругательства полетели по улице вслед машине. Степан рванулся бежать, но было поздно: машина пронеслась мимо домов, вылетела за деревню и исчезла в лесу. Только вой мотора некоторое время доносился оттуда. Потом и он исчез.

Степан стоял возле чужого забора и матерился. Из окон высунулись люди, кто-то вышел на улицу, голоса перекликались от избы к избе.

— Угнал, — повторял Степан. — Митька угнал, подлец.

Люди подходили, негромко переговаривались, узнавая, в чем дело.

— Непутевый малый, плохо кончит, — сходились соседи на одном.

Митя гнал машину по лесу. Деревья вплотную подступали к узкой дороге и в свете фар бежали мимо сплошным забором.

«Хорошо идет, — думал Митя о машине, — следил, гад… Ничего, я тебе устрою…»

Он пронесся пятнадцать километров и свернул на глухую просеку. Поблизости находилось небольшое лесное озерко с цветущей стоялой водой. Машина выла и скрипела, тужась без дороги, вокруг метались кусты и деревья.

Берег был болотистый, вязкий, передние колеса сразу мягко подались вниз. Яркие фары осветили затянутое ряской озеро, от радиатора машины расходились волны.