Свет на исходе дня

Человек молча отбивался свободной ногой, но против Степана был слаб, Хомутов свалил его на землю, подмял под себя и, тяжело дыша, прерывисто матерясь, сжал железными руками.

– Пусти, сволочь, – глухо произнес человек под ним.

Степан от такого нахальства забыл материться.

– Я тебе пущу… – произнес он угрожающе. – Ты у меня узнаешь, как в магазин лазить!

– Нужен мне твой магазин…

– А что ж ты там делал?!

– Да пусти ты меня! – рванулся человек. – Тоже мне хозяин! Ты сам-то кто здесь?!

Не очень находчивый, Степан растерялся:

– Как, кто?! Я… товар вожу…

– Ну и вози!

– А ну-ка встань, я на тебя погляжу, – приказал Степан и поставил незнакомца.

Тот поднял лицо, Степан узнал Митю.

– Ты, малец? Что это ты здесь делаешь? – с удивлением, смешанным со злостью, спросил Степан.

– А ты, что? – дерзко спросил Митя.

– Как, что? – растерялся Степан, и вдруг догадка осенила его. Ну-ка, пойдем, – предложил он, поворачивая в сторону дома.

– А на кой мне? – спросил Митя.

– Пойдем, пойдем…

– Мне там делать нечего, я товар не вожу. Это у тебя там дела.

– Да иди ты! – рявкнул Степан, схватил Митю и впереди себя, как бульдозер, погнал к дому.

– Пусти, гад, сволочь лагерная! Пусти! – вырывался Митя, бросаясь в стороны, но "бульдозер" неумолимо толкал его к дому.

Дверь была закрыта, Степан стукнул кулаком, как молотом:

– Отвори!

Зашлепали босые ноги, приблизились к двери.

– Кто там? – невинно произнесла за дверью Дуняша.

Дверь приоткрылась, Дуняша стояла в длинной белой рубахе, покрытая большим платком.

– А-а, Степан, я и не думала, что ты, – ласково сказала она и повернула назад, оставив дверь открытой.

Хомутов втолкнул Митю и, как щенка, поставил у порога.

– У тебя был, сука?

Дуняша обернулась и засмеялась:

– Кто, этот? Вот еще, Степа, выдумаешь…

– Отсюда шел!

– Мало ли кто под окнами шастает. У меня на дворе сторожей нет.

– Смотри, Дунька!..

– Что мне смотреть, я и так смотрю. А врываться с выражениями, да еще тащить кого-то, поищи другую.

Степан повернулся и выволок Митю во двор. Потом сорвал с него брюки так, что посыпались пуговицы, одной рукой стянул с себя ремень, удерживая другой вырывающегося Митю, разложил его на широкой колоде и, припечатав рукой и коленом, стал пороть. Тоже неистовый был мужик.

У Мити бежали слезы. Он ругался, как никогда в жизни, и рвался, но тяжесть прижимала его такая, что отклеиться от колоды он не мог, только ерзал на месте, плача от бессилия.

– Вот так, щенок, – сказал Степан, вставая и заправляя ремень в брюки. – И чтоб в эту сторону и смотреть забыл.

– Все, шоферюга, ты от меня имеешь, – глотая слезы, сказал Митя.

Он схватил полено и бросился с ним на Степана. Тот отступил, потом вцепился в Митю и сжал его вместе с поленом.

– Тебе мало? – спросил Степан, стягивая в кулак Митину рубаху и бросая его к воротам.

Он вытащил Митю на улицу и швырнул на землю. Стукнула калитка, Митя остался один. В глубине двора заскрипела и хлопнула дверь, стало тихо.

Боли Митя не чувствовал, только горело и чесалось все тело и мучил стыд. Еще ни разу, в самую жестокую трепку, его так не унижали, от стыда он не знал, куда деться.

Поблизости никого не было. Митя осмотрелся и, утерев лицо, скользнул узким проходом за избы и огороды. Он зарылся в душную копну, сжался и затих.

Он лежал неподвижно несколько часов, картины мести одна ужаснее другой проходили перед глазами.

Стороной в деревню с мычанием пробрело стадо. Темнело, сумерки густели, переходили в вечер. Гасли нешумные деревенские звуки, далеко за домами на берегу озера сбивчиво наигрывала гармонь. Потом и она стихла, и настала полная тишина. Митя подождал немного и выбрался из укрытия.

Прислушиваясь, он осторожно вышел на улицу. Было пусто. Свет горящих окон освещал машину Степана; Митя подкрался и заглянул в кабину: повезло, ключи торчали. Не будь их, пришлось бы идти домой, подбирать другие.

Митя осторожно открыл дверцу и сел на сиденье. Потом осмотрелся, нет ли кого. Никого не было. Из открытых окон соседних домов доносились неясные голоса, и оглушительно бухало в груди собственное сердце.

Он проверил все в кабине и нажал стартер. Мотор всхлипнул, набирая дыхание, и смолк; стоило большого труда не выскочить и не удрать. Сжав зубы и чувствуя в груди холод, Митя нажал еще раз и с облегчением услышал рокот мотора.

"Порядок", – подумал он, тронул машину с места и уже на ходу захлопнул дверцу.

Из ворот выскочил голый по пояс, в одних брюках и босой Степан.

– Стой! – закричал он на всю деревню. – Стой!

Увесистые, как булыжники, ругательства полетели по улице вслед машине. Степан рванулся бежать, но было поздно: машина пронеслась мимо домов, вылетела за деревню и исчезла в лесу. Только вой мотора некоторое время доносился оттуда. Потом и он исчез.

Степан стоял возле чужого забора и матерился. Из окон высунулись люди, кто-то вышел на улицу, голоса перекликались от избы к избе.

– Угнал, – повторял Степан. – Митька угнал, подлец.

Люди подходили, негромко переговаривались, узнавая, в чем дело.

– Непутевый малый, плохо кончит, – сходились соседи на одном.