Свет очага

У меня возникло такое ощущение, что если я разомкну свои руки, то уже навсегда потеряю мужа. Крепко зажмурившись, я прижалась к нему. Но все так же каменно сидел Касымбек, ни один мускул не дрогнул в нем, не отозвался на мои ласки. Отстранившись, я посмотрела на него прежними глазами, глазами беды, и поняла: Касымбек был холоден не ко мне, что-то неотвратимое сковало его. И весь он был во власти силы, ведущей его туда, куда мне доступа не было.

14

Бой все-таки отгремел стороной. Стрельба давно уже прекратилась. Щель засинела наверху вечерним кротким светом, темнеть стало. В землянке было прохладно.

Я думала, что партизаны, не выдержав натиска немцев, отступили в глубину лесную, а может, ушли куда-нибудь еще, в другие места. Бывало так уже не раз: люди отрывались от врага, запутывали следы, отсиживались по глухим лощинам. Смогут ли они вернуться назад и разыскать меня? Обещал Абан, если останется жив, вернуться ко мне. Но жив ли он?

В землянке этой можно было бы долго скрываться. Только худо вот с питанием. Весь наш запас состоял из черствого куска хлеба, величиной с кулак. Я берегла его на черный день. Когда дети начинали плакать от голода, я давала им грудь. Они старательно припадали к ней, но откуда у голодной женщины молоко? И дети к тому же не маленькие. Одного и то не накормишь досыта. И сына мне жалко, и крохотную Свету особенно, когда она начинает смотреть на меня голодными глазенками. Я все время боялась, что Дулата держу у груди дольше, чем ее, невольно тем самым подчеркивая, что он мой, а та не родная. Нет, этого мне не хотелось. Дулат, конечно, недоедал. Но разве ему понять, что его матери, то есть мне, пришлось стать матерью и для Светы? Может быть, он и ревновал ее ко мне. Стоило мне приложить Свету к груди, как он отчаянно начинал карабкаться ко второй. Иногда даже приходилось шлепать его для порядка.

Что способна сохранить память ребенка, которому нет еще и полутора лет? Немногое, пожалуй. Как осиротевший ягненок прибивается к другой матке, так и Света быстро привыкла ко мне, хотя прошло всего три месяца, как рассталась она с родной матерью. Мне кажется, что она не чувствовала себя чужой у меня. Я жалела ее не меньше Дулата и, пожалуй, даже чаще, чем сына, прикладывала ее к груди. Ведь она была такая хрупкая на вид.

После того застолья, когда партизаны праздновали победу наших войск под Орлом и Курском, Носовец дал Свете задание.

Пришел приказ разрушать железнодорожные пути, взрывать мосты и вражеские эшелоны. И вот срочно понадобился человек, который бы работал на железнодорожной станции и снабжал партизан необходимыми сведениями. Носовец решил пристроить Свету на станцию переводчицей. Ему казалось, что риск с ее стороны будет небольшой. Ведь с тех пор, как ее разоблачили, прошло больше года. Те, кто ее знал, наверняка уже сменились. Мало ли что могло произойти за год.

Света захотела взять с собой ребенка, однако Носовец возразил:

— Это опасно. Может быть, остались еще полицаи, которые слыхали то, что «Смуглянка» была в положении. Они ведь искали беременную женщину, когда ты сбежала. Так что ребенок может навести их на след, понимаешь? Лучше все-таки, если пойдешь одна. Пойми, так вынуждают обстоятельства. И вообще, лучше, если руки у тебя не будут связаны.

Вот и решили Светину дочку оставить со мной, обещая помогать мне всем нашим отрядом.

Мне казалось, что Света как-то не очень привязана к своему ребенку. Я ни разу не видела, чтобы она приласкала ее, сладко целовала, как это бывает у матерей. Как будто это и не ее ребенок, а чужой, приблудший, и не мать она, а только исполняет материнские обязанности. Но когда Носовец сказал, что ребенка придется оставить здесь, она вся переменилась в лице, бросила на Носовца умоляющий взгляд, взмолилась:

— Ради бога… разрешите, я возьму ее с собой… Ничего плохого не случится. Она не будет мне мешать, прошу вас, как же я оставлю ее?

Нахмурившись, Носовец покачал головой.

До самого своего ухода Света не спускала дочку с рук. Проводить Свету и проследить, как она доберется до места, было поручено Николаю. «Зачем еще и это испытание?» — подумала я и спросила у Касымбека:

— Почему ты сам не проводил ее? Зачем поручили это Николаю?

— Я предлагал, Носовец решил по-своему. Не знаю, зачем это ему.

Трудно другой раз понять душу этого крепкого человека. Действительно, зачем понадобилось ему посылать со Светой Николая? Ведь он знал их отношения. А может быть, он хотел, чтобы Николай сам убедился, на какое опасное дело шла его бывшая жена?

Света долго провозилась с узелком, в котором были платьица дочери ее, без конца перебирая их и рассматривая. Одежонку для детей мы шили сами из бязи и бумазеи, когда эти материалы случайно попадали к нам в руки. Шили, как умели, заботясь, главным образом, чтобы малышам было тепло. О внешнем виде нарядов этих мы как-то мало думали. Пусть и некрасиво, и грубовато, но зато надежно. Летом наши дети, конечно, бегали босиком в одних рубашонках.

Света достала из узла толстые носки, сшитые из полы шинели и сказала мне:

— Наденешь их, если похолодает.