Свет очага

Сколько времени вражеские самолеты бомбили станцию — десять минут или целую вечность, этого я сказать не могу. Казалось, что с неба стремительно снижается сама смерть и пощады от нее нет ничему живому на земле. Голова моя закружилась, глаза застлала какая-то тягостная мгла. Но удивительно, мгла то и дело разрывалась и в ясные мгновения эти я отчетливо видела не только окружающую меня обстановку, но и дальнюю панораму станции. Мы с Борей проползли под каким-то составом. Споткнувшись о рельс, я больно ушибла колено, но, превозмогая боль, догнала улепетывавшего без оглядки Борю. И едва успела схватить его за руку, как прямо на нас с жутким воем понесся самолет.

— Ложись! Ложись! — завопил кто-то рядом.

Я упала, и небо обрушилось. Помню, что, вжимаясь в дрожащую землю, не в силах была войти в нее и раствориться, превратиться в песчинку. Спустя какое-то время я открыла глаза и увидела Борю. Он лежал рядом. Лицо у него стало чумазым. Испуганно моргая, он таращился на меня. Вдруг люди вскочили и кинулись куда-то снова. Не задумываясь, куда они бегут и зачем, я побежала со всеми, стискивая ручонку Бори.

На какой-то миг я оглянулась назад и увидела над станцией раздувавшуюся, всасывающую в черное чрево свое чалму пыли и дыма, а снизу стремительно, жадно лизали ее красные языки пламени. Неожиданно я наткнулась на Свету, она крепко держала за руку Шурика. Господи! Как я могла забыть о них!

— Ложись! Ложись! — раздались опять тревожные голоса.

И опять небо начало рушиться на землю. Закрыв глаза, я услышала визг падавших на нас бомб. От этого визга зашевелились волосы на голове.

Я снова ощутила запах обнаженной земли, теперь он смешался с удушливой горечью чадного дыма и раскаленного, изуродованного железа… Но и еще чем-то сквозило, какой-то нежной кислинкой… пахло раздавленной травой. Открыв глаза, я увидела лесок на дальней кромке зеленого луга, над ним чистой синевой сиял небосклон. Потом я заметила на опушке леса небольшую деревеньку, разглядела крыши домов и даже трубы. Боже мой, над одной из них вился дымок! Жидковатый и мирный, он медленно поднимался вверх.

Я долго лежала в каком-то отупении. Наконец под правым боком моим что-то зашевелилось, я обернулась, увидела Борю и вспомнила, как мы с ним вжимались в землю, как выли и с грохотом рвались бомбы.

— Улетели. Теперь не вернутся, наверное, — сказал рядом мужской голос.

— Кто их знает, сволочей, могут и вернуться.

Люди один за другим стали подниматься на ноги. Боря вскочил раньше меня.

— Вставайте, тетя, — сказал он мне.

Носочки его маленьких ботинок были истерты, на коротенькие штанишки налипла грязь, появились пятна мазута, а на потемневшем, осунувшемся личике светлели высохшие струйки пота, шейка казалась совсем тонкой, слабой, и только глаза его смотрели на меня тревожно и строго.

— Вставайте же, тетя, — повторил он, и я поднялась. Больно ныла поясница.

Охнув, я посмотрела на небо. Синее, без единого облачка, оно было таким же чистым и невинным, как утром. И не верилось, что совсем еще недавно оно сеяло ужас и смерть. О пронесшейся над нами беде свидетельствовала только земля. Станцию укрыла темная волнистая пелена дыма, сквозь которую прорывалось багрово-красное пламя пожаров. Мы, оказывается, остались в стороне, весь свой смертельный груз самолеты обрушили на пристанционные строения.

— Шурик… Я к Шурику хочу. Где Шурик? — захныкал Боря. — Тетенька, пойдем Шурика искать!

Многие из выбежавших в поле людей помаленьку начали подниматься, отряхивать одежду и подбирать вещички, были и такие, что продолжали лежать неподвижно. Все смотрели на горевшую станцию, кое-кто отправился в ту сторону. Большинство же застыло на месте, не зная, что делать. Я стала озираться, высматривая Свету, но ее нигде не было, тогда я побежала в одну сторону, потом в другую, кружа по полю. Она исчезла бесследно. Холодок тревоги все усиливался, неприкаянно и горько было мне на этом поле, точно я, как и Боря, осиротела вдруг.

Народу было много, но ни одного знакомого лица. Долго, безнадежно, в каком-то отчаянии бегала я, не выпуская руки Бори, и встретилась наконец с Мусей-Строптивой. Как я обрадовалась ей! Но и она, оказалось, никого из наших не видела.

И когда я совсем уже отчаялась, вдруг заметила светловолосую женщину с мальчонкой лет шести. Мы с Борей бросились к ней, не помня себя от радости. Но тут снова разнеслись тревожные крики:

— Воздух! Во-оздух!

Я глянула в ту сторону, откуда послышался гул моторов. Самолеты, низко летевшие над лесом, нависли над землей, словно шли на посадку именно в то место, где стояли мы с Борей. С помутившимся рассудком я потащила малыша туда, где видела женщину, напомнившую мне чем-то Свету, и тут вдруг зажужжали, зачмокали пули. Я даже не смогла понять, откуда они берутся, и казалось, что фонтанчики пыли над землей выбивает сильный град или первые капли ливня.

— Ложись! Ложись! — снова донеслось до моего слуха, и я невольно подчинилась этому приказу.