Свет очей моих (ЛП)

Время от времени Джон ловил себя на мысли, что вся его оставшаяся жизнь будет такой же бесконечной чередой страданий, страхов и тоски. Бывали даже дни, совсем как этот, когда он почти всерьёз полагал, что вероятно у него на самом деле какое-то заболевание мозга, и он сошёл с ума, находясь в Кембридже, и всё вокруг было лишь плодом больного и безумного воображения. В этом было зерно истины, потому что как ещё этот круг ада мог стать его реальностью?

Он вспомнил лекцию об абсурдизме*, которую он слушал одним солнечным весенним днём сто лет назад. Престарелый доктор Брайт несомненно насладился бы таким философским примером, потому что если такая ситуация не абсурдна, значит ничто не абсурдно. Возможно, Джону стоит написать славному профессору. Доктор Брайт много раз восхищался его умом, хотя частенько похвалы сопровождались репликами «да, светлая голова, для мальчика с таким неудачным происхождением». Джон не обижался. В конце концов, его отец спился, сестра пошла по той же кривой дорожке, а мать была слабой и беспомощной женщиной — язык не повернётся назвать его семью удачным происхождением.

Теперь Джон вскинул пистолет и застрелил ещё одну коричневую крысу. Она была седьмой по счёту на сегодня, хорошая заявка, чтобы побить его предыдущий рекорд в пятнадцать убиенных. Забавно, что это несметное количество грызунов каждый день приносило некий комфорт: все поголовно были убеждены, что божьи твари предчувствовали тяжёлые бомбардировки. Те полчищами бежали из окопов, что, несомненно, являлось признаком высокоразвитого ума.

Джон всегда мечтал присоединиться к их бегству.

Он снова отложил оружие и ненадолго прикрыл глаза. Усталость — ещё одна извечная спутница. Сон, настоящий сон, остался лишь отголоском светлой памяти.

Секунду спустя, кто-то тихонько коснулся его плеча. Джон открыл глаза, и другой парень протянул ему то, что считалось ужином последнее время, а всё из-за транспортных проблем. Война иногда была крайне неудобной. Паёк был скудным. Ломтик сухого хлеба с кусочком сыра. И ещё одна краюшка хлеба с крохотной каплей джема. Горстка сухофруктов. Сегодня без овощей, так что вместо них четверть пинты лаймового сока.

Джон слабо улыбнулся, окинув паёк взглядом.

Да, безумие — самое подходящее объяснение той жизни, которой он жил.

***

Позже в тот день ему приказали вернуться на линию поддержки.

Когда приблизился вечер, он нашёл сухое местечко, чтобы присесть. Он расстегнул куртку, достал дневник с карандашом, который бережно хранил во внутреннем кармане, пришитым им самим. Джон вообще-то не вёл дневник, он рассказывал историю. Историю своей войны. Это не было романом, который он собирался написать пока был в Кембридже, это было произведение, которое он должен был написать сейчас.

Он перелистывал страницы пока не нашёл самую свежую запись. Как и всегда, прежде чем приступить к работе, он перечитал последние написанные слова.

«Я видел как мужчина — нет, вообще-то, мальчишка — умер сегодня. Думаю, его звали Фрэнк. Фрэнк Какойто. Однажды я слышал, как он рассказывал, что дома его ждёт девушка. Её звали Энни, и она служила камеристкой. Пока он говорил, я думал, ждёт ли она его на самом деле. Может, в действительности за ней ухаживал кто-то ещё, и скоро она бы написала Фрэнку прощальное письмо. Пока Фрэнк страдал и умирал от снайперской пули, я думал, что, по крайней мере, ему не разбили сердце».

Конечно, Фрэнк был ненастоящим.

Но мужчины — мальчишки — умирали на глазах Джона. И возможно у кого-то из них осталась возлюбленная, которую возможно звали Энни, и она служила камеристкой.

Джон пожевал карандаш (некий писательский ритуал перед работой, хотя он и не признавал его, даже перед самим собой), а затем начал карябать как курица лапой. С трудом верилось, что когда-то его хвалили за чистописание. Рядом присел другой солдат, чтобы отдохнуть, не обращая внимания на Джона: все привыкли к его причудам.

Джон частенько писал вместо сна, отчасти потому что он не мог уснуть, но в основном потому, что ему нужно было выплеснуть всё на бумагу, пока не стало слишком поздно. На самом деле это единственное, что теперь имело значение.

__________________________________________

Примечания:

*Эми Лоуэлл. “Условности” (“Patterns”) Стихотворение основанное на мгонозначности слова “pattern” — узор, шаблон, трафарет, автоматная очередь, купон на платье, модель и т.д. Повествует о девушке, потерявшей жениха во время Первой Мировой Войны, весьма неплохой перевод можно почитать здесь: https://www.stihi.ru/2015/10/09/4898

Эми Лоуэлл (1984 — 1925) — поэтесса, лидерка американских имажистов. Как поэтесса, Эми Лоуэлл находилась под сильным влиянием имажистов (в том числе того же Паунда) и старинных восточных поэтов, таких как Ли Бо. Многие ее стихотворения читаются сегодня как стилизации-шинуазри. Эми отдавала предпочтение зарисовкам природы и быта, а также любовной лирике, однако, скажем, ее знаменитое Patterns прославилось как антивоенное стихотворение.