Свет тьмы. Свидетель

Декан Бружек, неизменный зритель четверговых марьяжей, всегда допивает последний глоток белого вина без четверти двенадцать, пожимает руки соседям по застолью и уходит. Полночь ему не подвластна, она не должна застать его там, где иной раз и дьяволу захочется сесть за карточный стол. Тем более завтра пятница, а в пятницу он всегда сам служит раннюю мессу, в другие же дни его подменяет капеллан. В этом есть и маленькое покаяние: пображничал — подымайся с постели чем свет.

Они стоят рядом, Бружек едва достает Тлахачу до плеча, и полицейский смотрит поверх своего мундира на его волосы, седые, но до сих пор жесткие и стриженные ежиком. Священник от весны до зимы ходит простоволосый, а свою потасканную, мятую шляпу носит в руке только для того, чтобы не вызвать недовольства паствы. Потому что горе тому, кто сеет возмущение и в малом. Довольно часто случается, что декан Бружек забывает шляпу где-нибудь на меже, в телеге, на ручке плуга, на колу забора — да прости меня господи, где угодно, а не найдется более подходящего места, так повесит ее и волу на рог, а потом бегает сам не свой, ищет.

Волосы, как уже было сказано, седые, но лицо — не угадаешь, какого возраста, — нет в нем поповской округлости и пухлости, оно загрубело на вольном воздухе, солнце и ветру, стало под бронзу: летом багрового, зимой желтовато-табачного оттенка. Декан Бружек — пасечник, садовод, землепашец и священник, всего поровну, все он делает с одинаковым воодушевлением; к нему можно обратиться, если заболела корова и ты не знаешь, что делать, за ним можно послать, если пчелы начали роиться или если тебе вздумалось отдать богу душу в деревне километрах в десяти от прихода, когда на дворе бушует вьюга. Таким его знают все, таким, во всяком случае, он предстает перед ними, а что еще можно знать о человеке, который проповедует другим, выслушивает их секреты, а сам никому не исповедуется и как бы не имеет личной жизни; знают только, что он не скопидом, как многие из его сословия, и с кафедры так умеет открыть людям их подноготную, что женщины плачут, а мужчины в смущении переминаются с ноги на ногу, будто стоят на горячем.

Тлахач, прежде чем ответить, должен откашляться, словно у него ком в горле. Но ему и в голову не приходит отказаться проводить священника. Они, правда, не связаны по службе, как, к примеру, с бургомистром, но священник все же начальство, хотя и в другом роде, и полицейский твердо знает, что власть надо почитать и признавать всюду, где она ни встретится, потому что иначе и сам опустишься ниже свинопаса. К тому же декан — мужик не хуже бытеньского бургомистра, а может, и покрепче. Не ждет божьей помощи, где может обойтись собственной силой, и в его коренастом теле силушки вдоволь. Рассказывают, как он управился с Нейтеком, этим пьяницей батраком из богадельни, задирой и драчуном, который, как только его где-нибудь отдубасят и выкинут из трактира, колошматил жену до полусмерти. За это его трижды сажали, сначала на две недели, потом на шесть, а в последний раз на три месяца, но он, как только вернется, всякий раз избивает ее, чтобы доказать, что ему никакие суды не указ и со своей женой он будет обходиться, как ему заблагорассудится. Тогда к нему отправился декан Бружек. Он нашел Нейтека на лавочке перед домом, где тот перочинным ножиком выстругивал что-то из ольхового сучка. Жена его, пользуясь солнечным днем, стирала в корыте, поставленном на скрипучий стул. Ее голые руки были еще в синяках от последней таски. Декан поздоровался. Нейтек, не поднимаясь, буркнул что-то в ответ, а шапку снять даже и не подумал. Вокруг сразу же стал собираться народ, а некоторые смотрели из окон, кто его знает как, но только по улице вмиг разнеслось, что декан Бружек отправился приводить в чувство Нейтека.

— Нейтек, — сказал декан медленно и внушительно, — я пришел спросить вас, долго ли вы будете издеваться над женой. Дольше этого терпеть не может никто: ни бог, ни люди, ни я.

Драчун, чувствуя себя в центре общественного внимания, решил показать всем, что не поп с ним, а он с попом, да и вообще со всяким другим, расправится по-свойски. Пока священник говорил, он положил ножик на одну сторону лавки, палочку — на другую и начал медленно подниматься. Встал, расставив ноги, сдвинул шапку еще больше набекрень — все знали, что это означает, — вытаращил глаза и отрезал:

— В мою личную жизнь всяким долгополым лезть не позволю! Вон калитка, второй раз я ее вам показывать не стану.

— Ну, хорошо, Нейтек, — ответил смиренно отец Бружек, — возможно, вы и правы. На свете только один господь может вмешиваться во все. Не сердитесь, бог с вами.

И, батюшки мои, чудеса: декан Бружек мирно протянул Нейтеку правую руку. Драчун минуту недоверчиво смотрел на эту протянутую руку, потом глаза его победно заблестели, он протянул руку и посмотрел за забор. Все видели, как он срезал попишку. Сейчас он ему еще добавит.

— Все в порядке, поп, — сказал он громко. — Я не сую носа к вам в костел, а вы не суйтесь в мои дела.

Декан улыбается кротко, но руку Нейтека не отпускает.