Свет тьмы. Свидетель

Усаженный в мягком уголке, Квис почти сразу же приходит в себя, как только машина набирает скорость. Сейчас он — бледный старик, лицо его все покрылось морщинами и потерялось в них, губы посинели и трясутся. Он шевелит ими и ловит слова, которые от него убегают с тихим шипением, сплющенные и бесформенные, как проткнутые мячи. Пани Катержина замечает это и приходит на помощь.

— Не напрягайтесь, пожалуйста. Мы обо всем поговорим у нас, — говорит она, нашаривая в сумочке из тюленьей кожи флакон с одеколоном. Смачивает им шелковый платочек и подает его Квису. — Отрите лоб, вам станет легче.

Квис послушен. С трудом протягивает трясущуюся руку, и аромат, который он доселе воспринимал как принадлежность машины, обволакивает и встряхивает его еще наполовину помраченное сознание, сильно и мягко, волнующе и нежно. Он несколько раз глубоко вдыхает его, как человек, задохнувшийся в любовном объятии, и аромат очищает сознание и возбуждает нервы, веселит, как глоток алкоголя, подливая масла в еле мерцающий светильник и оживляет его угасающий огонек. Когда Квис отнимает платок от лица, оно уже освободилось от морщин и стало гладким, как всегда, слегка желтоватое, с красноватыми пятнами на скулах, которые кажутся румянами.

Он снова пытается заговорить, и на этот раз ему удается поймать слова и пустить их круглыми и целенькими.

— Прошу меня извинить великодушно. Послеобеденные часы сегодня у меня выдались трудные.

— Вам не в чем извиняться, — возражает пани Катержина. — От потрясений никто не застрахован. Выпьете чаю и поужинаете с нами, если пожелаете. Вот мы и дома.

Машина между тем действительно уже свернула возле трактира «У лошадки», замедлила ход и мягко затормозила перед домом Мохнов. Шофер открыл дверцу и предложил Квису руку, чтобы помочь выйти, но тот ее оттолкнул и вылез из машины сам, хотя осторожно и потихонечку, потом остановился возле машины, приняв свой обычный вид; левая рука в бок, через нее перекинута крылатка, правая опирается на трость, одна нога чуть выдвинута вперед. Театральная поза, в которой все напоказ, все заучено.

В большую столовую дома Мохнов Квис вошел уже не столь эффектно. Он выглядит растерянным и слегка встревоженным. Может быть, столовая угнетает его своими размерами и он чувствует себя здесь потерянным и бессильным? Он несколько раз навещал пани Катержину, но сюда его не приглашали ни разу. Несмотря на шесть высоких окон, эта комната сумрачная и холодная в дни самого жаркого лета, не спасают даже дубовые панели, покрывающие три четверти стены, и ворсистые ковры на паркете пола.

Шестой час перевел солнце на другую сторону дома, и здесь уже расползлись и угнездились вечерние сумерки.

Посреди длинного стола, за который можно усадить две дюжины гостей, сейчас возвышается, обнимая целую охапку роз, большая ваза хрустального стекла, она вспыхивает красными искорками, беспокойные отблески пламени пляшут на стенах и забираются к самому расписному потолку. В огромном камине из красного голландского кирпича, выложенного посредине фасадной стены, горят березовые поленья из менинских лесов; и если вы захотели посидеть в этой комнате, тепло от камина будет в самый раз, хотя на дворе мягкий и нежный предвечерний час позднего лета. Можно было бы возразить, что глупо сидеть в таком негостеприимном помещении, но супруги Нольчи любят это место у камина, где им накрывают ужин на маленьком столе и где они вместе проводят остаток вечера. Погруженный в темноту простор столовой их не угнетает, он только усиливает в них ощущение того, что они одни в этом мире, отрешены от всего и необходимы друг другу.

В тот момент, когда пани Катержина со своим спутником вошла в столовую, там все выглядело так, словно последние гости покинули ее лет сто назад, и только огонь у противоположной стены еще сопротивлялся времени и законам физики. Тем не менее пани Катержина крикнула в кажущуюся пустоту спокойным и беспечным голосом:

— Рудо!

Бургомистр, который, стоя на коленях перед очагом, поправлял щипцами поленья, поднялся, и его длинная тень мелькнула среди участников суда Париса — потолок был расписан сценами из «Илиады»; он обернулся и быстрыми шагами пошел между столом и огромным буфетом навстречу жене.

— Катя!

Он наклоняется, чтобы поцеловать жене руку и делает движение, словно хочет прижать ее к себе.

— Я привела гостя, — быстро говорит она, предупреждая его.

Только тогда бургомистр замечает, что в комнате есть кто-то еще, и протягивает гостю руку.

— Добро пожаловать!

Эмануэль Квис вялым движением коснулся его протянутой руки и пробормотал какое-то извинение.

— Пан Квис, — спокойным повествовательным тоном поясняет пани Катержина, — пережил сегодня какое-то волнующее приключение, лишившее его сил. Я думаю, когда он выпьет немного чаю и спокойно посидит, ему станет легче.

— Я позабочусь об этом, — отвечает ей муж.

Он берет у Квиса из рук плащ и шляпу, кладет их на одно из свободных кресел, под руку ведет гостя к камину и усаживает в кожаное кресло. Пани Катержина в это время исчезает.