Свет тьмы. Свидетель

Рудольф Нольч вдруг успокаивается и впервые, после того как закурил, затягивается и выпускает дым к Афине Палладе, которая слишком высоко, чтобы обидеться на его провокацию.

Начало хорошее, думает он, скорее всего никакого прямого обвинения не будет. Знает же он, однако, с какого бока подступиться к моей жене. Было — не было. И зачем только на месте этого бродяги не лежал он? Уж ему-то я свернул бы шею.

Пани Катержина подается вперед, теперь она действительно заинтригована.

— Рассказывайте. Не важно, что было, важно, что вы чувствовали. Правда внутри, а не вне нас.

Ее супруг беспокойно двинулся и сжал поручень кресла. Не любит он слышать таких речей из уст жены.

Первое важное заявление Квис делает повышенным от волнения голосом:

— Я видел человека, который готовился убить другого.

— Боже, — выдыхает пани Катержина. — И он это сделал?

Розоватые пятна на скулах Квиса вспыхнули, превратившись в четко обведенные красные островки на желтой коже лица и кажутся еще более неестественными, чем прежде.

— Нет, но не это важно, во всяком случае важно не настолько, как кажется на первый взгляд. Подумайте лучше о той черте, которую преступил этот человек в своем сознании. Видимо, он многие годы забавлялся, представляя себе, как было бы, если бы он своими руками отправил кого-то на тот свет. Может быть, он считал даже, что по каким-то, одному ему известным причинам, он имеет на это какое-то право. Но всегда был уверен, что никогда ничего подобного не сделает и может безнаказанно предаваться этой игре воображения, так как знает свою силу и умеет остановить себя вовремя. Я рассказываю сейчас о том, чего не знаю доподлинно, о предыстории того, чему я был свидетелем, но я убежден, что иначе быть не могло. Примите в расчет, что его соблазняла сама невозможность: раз такого никогда не случится, отчего же не поиграть?

— Должно быть, это был злой человек. Мне бы, наверное, он внушал страх, — отзывается пани Катержина, и ее муж погружается в черную мглу, из которой, наверное, ему никогда не найти выхода. Осмелится ли он теперь сжать ее в объятиях, или погладить по волосам?

Однако рассказчик протестующе замахал руками.

— Нет, на это так смотреть нельзя. Мне представляется, что он был как все люди, которых знаем мы с вами. Но он был несчастен. Его постиг удар, на которые щедра судьба, и он искал, кому бы его вернуть. Он хотел рассчитаться за то, что с ним поступили несправедливо. Это жестокая шутка — подстроить такое ужасное искушение, предоставив ему возможность, которой он никогда и не думал получить и которой даже боялся. Я видел, что лежало на его пути, я ведь прошел на какую-то минуту раньше него и все понял. Это был не человек, а отребье, изъеденное грязью и алкоголем, все равно в один прекрасный день его нашли бы в придорожной канаве. Тот, о ком я рассказываю, остановился над ним и тщетно искал в нем человеческое подобие и смысл существования подобного субъекта.

— Это его не извиняет, — говорит пани Катержина, и бургомистру, наверное, приходит в голову, что благородство может иногда обернуться жестокостью, хотя он-то знает, что нет такой кары, которая смыла бы его вину. От этого его любовь к пани Катержине усиливается до отчаянной безнадежности. Но так как ему кажется, что он молчал слишком долго и что разговор, идущий так односторонне между его женой и Квисом, может в конце концов пробудить ее подозрение, собирается с духом и говорит:

— Почему вы решили, что человек, о котором вы нам рассказываете, готовился к убийству?

Рассказчик скользнул по нему взглядом, быстро отвернулся и снова смотрит на пани Катержину.

— То, что я здесь рассказываю, не сообщение для суда или полиции. Фактов у меня нет, и я уже сказал, что все можно счесть моим домыслом. Тот человек вообще ничего не делал, он просто стоял и смотрел на спящего. Все разыгралось в нем и… во мне. Вместе с ним это пережил и я, я знал, что это так, и страшно боялся. Не за того, валявшегося на земле, а за себя. Мне казалось, что его намерение относится в большей мере ко мне, нежели к тому спящему бродяге.

— Почему? — спрашивает бургомистр хрипло. — Ведь, судя по вашему рассказу, он вообще не подозревал о вашем присутствии.

Квис с досадой пожимает плечами, словно это вмешательство его раздражает.

— Мне это трудно объяснить. Знаю только, что так было… Был момент, когда он огляделся вокруг, но меня не заметил. Он не был зол, скорее прикидывал все «за» и «против» и, наконец, решился. После этого начал выжидать удобного момента, не знаю, какого, но тут случилось нечто, взорвавшее его спокойствие и превратившее его во взбесившегося зверя. Я чуть не сошел с ума от ужаса, потому что ощутил, как это в нем взорвалось, что еще миг — и он ринется на лежащего.

— Что же произошло? — спрашивает бургомистр, глядя на Квиса.

Рассказчик упорно избегает смотреть на него и только мотает головой.

— Не могу сказать. Видимо, во сне бродяга сделал что-то, отчего он взбесился.

— Как страшно, — говорит пани Катержина. — И чем же все это кончилось?