Свет упавшей звезды

Победители ликовали. А я, тронув коня пятками, отъехала в сторону. И сама удивилась тому, как исчезли эмоции. Почему-то происходившее казалось правильным. Там, в той деревне, не пощадили никого.

Пальцы сжали повод.

— Поднимай штандарт!

Сражение закончилось, но не мои заботы.

Знаменосец выполнил приказ, и на его зов стали собираться мои ученики.

Их стало меньше. Оставшиеся в живых собаки еще не отошли от боя, слизывали кровь со слипшейся шерсти, некоторые хромали и повизгивали от боли. Нескольких проводники несли на руках.

Я осмотрела раны. Несовместимые с жизнью.

— Вы должны им последнюю услугу, — от волнения во рту пересохло, так что слова едва срывались с губ.

Взмах ножа. Тихий взвизг… И рыдания мужчин. Крики без слез, потому что не дело мужчине плакать над трупом собаки. Казалось, из глаз выкатываются капли раскаленного стекла, и вот-вот брызнет кровь. Я плакала за них. Молча. Оплакивала умерших — и друзей, и врагов, потому что их тоже ждали дома жены и дети. Матери. Такие же, как те, что остались лежать среди сожженных домов безымянной деревни.

Но когда в голове зазвенело, и грани реальности подернулись звенящей пустотой, я испугалась. Безумие — не то, что остановит горе.

Подчиненные поздравляли с победой. Как будто это я сносила там, на поле, вражеские головы, я вязла в грязи, покрывалась кровавой коркой… Но здесь так было принято — любое достижение приписывалось личности вышестоящего.

— Перевяжите раненых. Помогите им собраться. Мы возвращаемся.

Оставаться в этом месте не хотелось ни минуты, и даже вереница освобожденных пленников не поднимала настроение. Дети жались к подросткам, те, в свою очередь, искали утешения у взрослых. Немногих мужчин приходилось сдерживать — едва их развязали, они кидались к сдавшимся кочевникам, и хорошо, если с кулаками.

Примитивные чувства. Но от этого не менее понятные и сильные.

— Что с ними будет?

— Округ выплатит им небольшую компенсацию за убитых и поможет восстановить деревню. Но детям-сиротам придется туго.

— Им всегда тяжелее, чем другим.

Особенно в этом мире, где семья считалась главной опорой. До чужаков в Ранко мало кому было дело. В меня могли ткнуть пальцем прямо на улице и дружный хохот подхватывал не всегда безобидную шутку. Если я спотыкалась, слышала улюлюканье. Все прекратилось, только когда везде и всюду меня стали сопровождать ёнмино Хансо-рана. Или мои собственные люди. И с каждым днем я понимала, что родилась под счастливой звездой — сам Император не погнушался принять меня ко двору. Встреть я в той степи кого другого… Так что сирот, если они не могли добраться до какого-нибудь родственника, ничего хорошего не ждало. Но если оставался хоть один из близких…

Так же яростно, как травили чужаков, защищали своих. Принадлежность к клану давало такую защиту, что каждый член рода не задумываясь, отдавал за семью все: жизнь, честь, имущество… Старейшин почитали, а уж если те умудрялись привести клан к процветанию…

Я тряхнула головой: думай-не думай, а здесь я чужая. И будущее мое зависит только от благосклонности сильных мира сего. Никто не вступиться. Разве что Хансо-ран. Да и тот… если семья не воспротивится.

Он встретил меня на полпути к крепости. Рывком развернул коня, чтобы оказаться рядом и схватил за руки:

— С тобой все хорошо? Как ты могла…

— Хансо-ран, — я взглядом указала на окружающих, и пальцы разжались. Но в глазах продолжали биться боль и неверие.

— Госпожа Стелла, как вы могли подвергнуть себя такой опасности? Приказ генерала не покидать пределы крепости…

— Идет вразрез с приказом Его Величества испытать собак и людей в настоящем бою. Хансо-ран, если вы помните, то за этим я сюда и приехала.

Он помнил. Но помнил и другое — приказ Императора Терраха. И, когда мы остались наедине, ёнмиран перестал сдерживаться:

— Когда примчался гонец, я чуть с ума не сошел. Ты не представляешь, на что способны кочевники!

— Теперь представляю. И не кричи на меня, пожалуйста. И без того голова болит.

Поведение Хансо-рана тут же изменилось. Ярость сменилась тревогой:

— Ты ранена? Нет? Конечно, для женщины увидеть такое очень тяжело… Подожди, я позову лекаря…

— Не надо!

Чувствовать его заботу, видеть тревогу оказалось очень приятно.

— Просто… я устала. Все началось так неожиданно…

Он остановил свои метания. Тихо подошел, опустился на пол рядом:

— Хочешь, заварю успокаивающий чай? Или помогу иглами?

— Ты и это умеешь?

— Я — ёнмиран. Нас многому учили. Ну, что ты? Что с тобой, Стелла?

Усталость накрыла тяжелым одеялом. Даже сидеть сил не осталось. Подставленное плечо Хансо-рана не дало упасть. Щеку чуть царапнул шов на одежде. Ткань приятно пахла, хотелось погрузиться в это аромат с головой, забыть обо всем, закрыть глаза и плыть по течению, а не бороться с судьбой…

Слезы хлынули неожиданно даже для меня. Одежда Хансо-рана сразу промокла, но он только сильнее прижимал меня к себе, позволяя выплакаться. Я рыдала, обхватив его двумя руками, и вместе со слезами уходил ужас пережитого. Боль осталась, но спряталась куда-то глубоко-глубоко и затихла, не смея пошевелиться.