Свет в глубине

Харк озадачился столь живым интересом Квеста. Возможно, священник уже слышал о реликте. Хоть Харку не нравилось думать об этом, он знал, что здоровье Квеста ухудшается. Для больного человека было бы вполне естественно искать исцеляющий богошар.

– Так вы знаете, что это может быть? – спросил Харк, пытаясь не выглядеть слишком нетерпеливым.

– По крайней мере, подозреваю.

Харк подождал объяснений, но понял, что старик не собирается их давать. Квест часто замыкался, когда разговор затрагивал слишком болезненные темы. Харк тяжело вздохнул.

– Иногда мне кажется, что вы со мной играете, – сказал он, позволив себе угрюмый тон. – Бросаете намеки, как наживку, чтобы вызвать во мне любопытство, а потом смеетесь, когда я попадаюсь на крючок.

– Возможно. – Квест потер седую щетину на покрасневших щеках. – В моем возрасте мало что пугает больше, чем скука.

Харк встал и снял с крючка тряпку. Стены всегда были сырыми от влаги, и, если не следить за чистотой, они быстро покрывались плесенью. Зато теперь был предлог отвернуться от Квеста и помолчать. Он принялся вытирать стену. Да, Харк мог позволить себе казаться дерзким и оскорбленным, теперь Квест пусть прерывает молчание. «Я молод, мне все быстро надоедает. Возможно, я устану и от разговоров с вами».

Немного погодя он услышал грустный вздох Квеста.

– Я могу ответить на твой вопрос и рассказать историю, – пообещал он, – но, думаю, сначала твоя очередь.

Харк стал ломать голову в поисках хорошей истории, но та была слишком занята тревожными мыслями. Все приходившие на ум воспоминания были связаны с Джелтом. Детство с Джелтом, кулак Джелта, врезающийся в щеку Харка, бездыханный Джелт на мокром камне, Джелт с ножом контрабандиста у горла…

– Ничего не могу придумать, – сокрушенно сказал он.

– Что самое худшее ты сделал в жизни?

Вопрос был жестоким и нечестным, но Харк понял, что Квест собирается раскрыть не совсем обычный секрет. Именно это Квест посчитал равным обменом. Если Харк наврет, Квест сразу заметит. Тогда их разговоры прекратятся, и Харк потеряет нечто очень важное для него.

«Что самое худшее я сделал в жизни?» Харк вернулся мыслями к слепящему воздуху над Страйдзом, к цепи, с грохотом сползавшей с барабана лебедки, и своему ступору, холоду луж под ногами, когда он все стоял там и стоял…

– Ничего, – ответил он и тут же проклял себя, что сморозил глупость.

Вдруг Квест подумает, что Харк в жизни не делал ничего плохого? Как же по-детски это, должно быть, прозвучало! Но Квест не стал насмехаться или возражать. Просто молча ждал продолжения.

– Кое-что стряслось, – пробормотал Харк. – Кое-кому понадобилась моя помощь, а я ничего не сделал. Не знаю почему. Этот кое-кто был ранен. Тяжело ранен. Я возвращаюсь к той минуте снова и снова. Не знаю, что со мной случилось тогда.

– Он выжил? – тихо спросил Квест.

Тряпка Харка замерла на стене. Он боялся повернуться к Квесту, чтобы не выдать себя.

– Да, – пробормотал он.

– Если никто не умер, значит, все еще можно исправить. Да, вещи не будут прежними, такими же, как до этого, но ведь ничто и никто в этой жизни не остается неизменным.

Харк понимал: Квест сказал это, чтобы его утешить. «Если никто не умер…» Но теперь Харку вспомнился другой случай, когда он бездействовал. Ночь, которую он хотел забыть и о которой никогда не смог бы расспросить Джелта.

В ту беспроглядно темную ночь, год назад, Харк и Джелт крались по кромке моря на Рэттлгайз. На побережье то и дело попадались углубления вроде больших ям, после страшного шторма они превратились в небольшие озера, которые кишели треской и угрями. Друзья знали, что шайка местных мусорщиков будет вылавливать рыбу сетями и складывать в большие бочонки, прежде чем переходить к следующему такому водоему. План Джелта состоял в том, чтобы прийти туда с ведрами и забрать рыбу из оставленных без присмотра бочонков.

Харк стоял настороже, готовый свистнуть, если увидит, что компания мусорщиков возвращается с фонарями. Но тут он услышал донесшийся откуда-то издалека крик. Одиночный звук, будто клич морской птицы. Харк продолжил стоять там, где ему было велено, ощущая покрывавшую лицо холодную морось. Продолжал стоять, зная, что кричал человек и что ему, похоже, заткнули рот. Харк ничего не сделал… Ничего. Продолжал ждать, пока запыхавшийся Джелт не вылетел из мрака без ведер и с неистовым взглядом.

– Иногда, – сказал Харк, медленно выводя тряпкой круги на влажной стене, – иногда твердишь себе, что ты ничего не мог поделать. И никто другой не смог бы. И, возможно, ничего страшного в этом нет. Но если бы ты спросил, если хоть раз спросил бы, то знал бы наверняка. Поэтому ты никогда, никогда не спрашиваешь.

В ту ночь пропал какой-то житель острова. Не головорез из банды мусорщиков, не контрабандист, не один из людей губернатора. Просто рыбак, возвращавшийся домой из таверны на побережье. «Возможно, море забрало его или с ним расправилась шайка мусорщиков, возможно, он нанялся на торговое судно…» Но Харк никогда не узнает наверняка, потому что никогда не сможет спросить об этом Джелта.