Свет в глубине

– Только появившись здесь, ты всем улыбался. И почти все эти улыбки были фальшивыми. В них не было злобы, ты просто не хотел тратить свои настоящие чувства на кого-то из здешних обитателей. Зачем тебе это? Какое тебе дело до людей, которые завтра могут от тебя отвернуться? Но теперь мне кажется, что ты стал другим. Ты ведь прожил с нами несколько месяцев? Ты не мог обмануть нас улыбкой, а потом убежать, чтобы очаровывать кого-то еще. Тебе не все равно, что мы думаем и что чувствуем. Ты сидел рядом с Пейл-Соулом, когда он умирал, а когда это случилось, ты расстроился. Вряд ли то же самое произошло бы, когда ты только здесь появился. Ты бы принял мрачный вид и говорил правильные вещи, но его смерть не тронула бы тебя по-настоящему.

Квест был прав. Мысли о Пейл-Соуле, безропотном, почти не доставлявшем хлопот, преследовали Харка, когда он ходил из комнаты в комнату, выполняя поручения. Каждый раз при виде любимого кресла священника у него сжималось сердце. Он постоянно думал о тонких словах-ниточках, которые тянулись между ними, хотя так и не стали беседами.

– Но я не… Это просто…

Харк сам не знал, что хочет спросить. Как он может объяснить, что имеет в виду, не рассказав, в чем дело?

– Почему это так тебя расстроило? – удивился Квест. – И почему ты бы хотел никогда не меняться?

– Но… что, если я изменюсь так сильно, что превращусь в кого-то другого? – выпалил Харк. – До того сильно, что больше не буду собой?

– Слишком философский вопрос для того, кто только что проснулся, – ответил Квест, глаза его при этом заблестели. – Возможно, стоит понять, какие свойства неотделимы от твоей натуры. Каков ты? Какие черты своего характера ты готов отстаивать, будто борешься за свою жизнь?

В голове Харка было пусто. Что он может о себе сказать? Воспитывался в приюте. Любит рассказывать истории. Много болтает. Умеет торговаться на пятнадцати языках. Лучший друг – Джелт, который ему ближе родного брата. Поставил рекорд приюта, дольше всех продержав голыми руками гоночного краба… Все это звучало слишком поверхностно, пусть и было правдой. Эти факты ничего не говорят о его душе.

– Не знаю, – признался он наконец, внезапно ощутив себя той самой мягкой, бесхребетной медузой, которой обозвала его Селфин. Нет в нем стержня.

– Ты еще молод, – флегматично заметил Квест. – Поймешь, кто ты на самом деле, когда решения, которые ты будешь принимать, станут тебя испытывать. В конце концов, мы – то, что мы делаем, и то, что мы позволяем сделать.

«Что мы позволяем сделать». Харк вспомнил полное отчаяния лицо Селфин, когда ее тащили на «исцеление». И кто он после этого?

– Что, если… – Харк глубоко вдохнул и очень медленно выдохнул. – А если меня изменяет нечто другое?

– Ты о чем? – нахмурился старик.

– Не знаю, – угрюмо проворчал Харк, чувствуя безысходность от всех этих тайн, которыми он не мог поделиться. – Это место, может быть… Святилище, вся эта божественность, и поклонение, и древность, и вода Подморья в ваннах. – Он молол чушь, но все равно продолжал: – Что, если… если жизнь рядом со всем этим может меня изменить? Не просто тело, а все, что я представляю собой изнутри?

Квест несколько секунд молча наблюдал за ним. Похоже, он больше не находил вопросы Харка просто занимательными и интересными.

– Да, – просто ответил он наконец. – Я видел, как это место меняет людей. Для кого-то перемены были благоприятны, но не для всех. У некоторые сломило дух. Я видел друзей, изменившихся настолько, что я больше их не узнавал.

– Что с ними случилось?

Харк почувствовал, что волоски на затылке встают дыбом.

– Мы стали членами духовенства, – мрачно улыбнулся Квест. – Разумеется, нам было велено думать об этом как о втором рождении. Мы получили новые имена, усвоили, что следует считать других новообращенных одной семьей, но это было только началом перемен. Чтобы делать то, чем мы занимались в те дни, нужно было поверить в нашу собственную святость. Однако, если веришь в то, что ты лучше и чище других, думаю, что рано или поздно что-то теряешь. Тепло. Юмор. Смирение. Многие терзались из-за приносимых жертв, но привычка притупляет чувства. И на душе копятся шрамы.

Харк уставился на него. Он не мог представить себе, что Квест мог равнодушно наблюдать, как дрожащие жертвы шли на заклание.

– О, я чувствовал, как шрамы появляются и на моей душе, – спокойно и безжалостно продолжал Квест. – Если я изменился меньше остальных, то лишь потому, что у меня изначально была другая ситуация. Большинство моих собратьев стали священниками по призванию или потому, что семьи с рождения готовили их к этому. Но моя причина была совершенно глупой. Я последовал за девушкой.

– Девушкой?

Харк смотрел на него во все глаза, испуганный и смущенный. Исповедь казалась слишком личной, тем более что исходила от кого-то настолько древнего и величественного, как Квест.