Свет в конце аллеи

Я сам тоже писал иногда стихи, но это было не то — я сам видел, как, например, в газете, когда я читаю стихи в газете, и я вижу, что это не то… Но у вас же мало времени, и вы должны досмотреть Рим. Так идемте, я вам что-нибудь заодно покажу, вы видели Пьяциу Навона, вы видели ее вечером? Но это же сказка вечером, говорят, что это как Монмартр, но я что-то не читал, чтобы на Монмартре были такие фонтаны… А вот эти люди, которых вы сегодня здесь встретили, они еще не видели Пьяццу Навона. Боже, что они здесь видели, эти бедные люди? Круглый базар в субботу и Американу в воскресенье, это Порто Портеэе, базар в Трастевере, они продают хохлому у себя на Американе, а потом на Итальяне, рядышком покупают джинсы, как будто им еще когда-нибудь в жизни будет не хватать джинсов, я же помню после войны, в тот день, когда отменили карточки, мы с сестрой купили два кило школьных бубликов, или помните, как ели ленинградцы после войны — нет, вы еще молодой… Вот это — это бани, термы, видите эту стену, я сам ее нашел со своим путеводителем, но в общем и до меня уже двести лет это все находят, и Стендаль находил, и Гёте находил, но я тоже нашел, один. А вот тут, идите за мной, тут есть один магазинчик, так продавец держит русские книги, зайдемте, и вам, может быть, это интересно. Бон-жорно, синьор Акиле!

Поздоровавшись с синьором Акиле, Сашин провожатый, вероятно, исчерпал свой запас итальянского языка, а может, и свой интерес к синьору Акиле тоже. Он тут же повернулся к Саше, но Саша уже не видел его — он видел только богатство, разложенное на низком столике, — здесь были Гумилев, и Клюев, и Ватинов, и Цветаева, и Георгий Иванов, и Мандельштам, переснятые фотоспособом с первых изданий, и Бродский, о котором Саша слышал разное, здесь были Бердяев, и Набоков, и Сергей Булгаков, и Михаил Булгаков, и Шестов, и Лосский, и Флоренский, и Соловьев, и книги о революции, и книги о церкви, и книги о книгах.

— Ну, не зря зашли? — веселился длиннорукий. — Вот это все здесь лежит, и нет никакой драки, и никто не убивает друг друга. А это вот журналы новой эмиграции, один, другой, третий, вот этот недавно вышел в Париже, похоже, как будто самиздат, для своих, правда? — Длиннорукий человек вдруг погрустнел и сказал: — Но знаете, когда так легко купить и когда никто не гоняется и мало кто покупает, не так легко все это читать, сохранить интерес. Вы меня поняли? Я часто думаю — кому все это нужно? Вы видели, сколько лежит итальянских книг? И сколько французских? И сколько английских? Кто это все читает? Я тоже могу здесь издать свои стихи, ради Бога, это будет приятно мне, и приятно Рок, и я пошлю пару книжонок в Харьков, если будет работа и обэхээс нс будет висеть на мне — почему работаешь с золотом, а с чем мне было работать — с чугуном, с романом «Сталь и шлак»? — так вот, я тоже могу заработать немножко, издать свои стихи, здесь можно. Но знаете, вот наш Эдик Лимонов, он издавал стихи сам и продавал, самиздат, а теперь в Америке вышла книга — ну, книга, так что вы думаете, больше теперь народу читает, чем раньше, когда читали кому это надо, но, если вы все же хотите, чтобы у вас здесь была книга, можете издать, впрочем, у вас, может быть, и там много книг, так о чем говорить…

— Вы собираетесь в Америку? — спросил Саша, просто так, чтобы оборвать это вот — по-живому, отойти от того, о чем ему так хотелось поговорить и о чем вдруг неприкрыто заговорил этот человек.

— Мы ждем, и ждем, и ждем, ждем в Америку, и знаете, вчера мне предложили ехать в ФРГ, и там работу, и все, но мы с женой очень боимся…

— Чего вы боитесь?

— Как чего? Там же фашисты. Вы что, не читали в наших газетах, хорошо, в ваших газетах — там реваншисты, и там милитаристы, и там фашисты и неофашисты…

— Вы верите нашим газетам? — удивился Саша.

— Нет, конечно, не очень, но когда ты всю жизнь читаешь, то поневоле, а что, вы думаете, это совсем не так? Там нет фашистов, и реваншистов, и милитаристов?.. Когда всю жизнь читаешь, то все-таки это в тебе остается как-нибудь, ведь других газет мы не читали… Так вы думаете, их там все-таки нет?

— Может, есть. А может, не больше, чем всюду, — сказал Саша, — откуда мне знать?

Длиннорукий сверкнул очками, сказал:

— Этот мир — огромный, как пропасть без дна. Человек в нее проваливается, и будто его нет — брат уехал в Австралию, он был тоже какой-то там журналист у нас в областной газете, и говорят, он даже выпустил книгу в Австралии про разные недостатки у нас в Харьковской области, там в Австралии он выпустил книгу, но кто ее там читает, не знаю, у меня ее пока нет, хотя я и так знаю все недостатки, мне, конечно, все равно интересно, но им? Я все-таки вижу, вы не очень верите в неофашизм? Это было бы совсем неплохо — поехать в ФРГ, там есть огромные преимущества…

— Какие?

— Большие. Через два года вы уже можете ехать на экскурсию.

— На Монмартр?

— Почему на Монмартр? — возмутился длиннорукий человек. — В Харьков, конечно!