Свет в конце тоннеля

− Я хотел бы всё-таки вернуться к теме СК. Её люди тоже восприняли в штыки. Почему же вы выбрали именно такой способ? Каким именно образом должен был сработать ваш план раздела страны?

− Дело было вот в чём. Со стороны это должно было выглядеть так, будто страну раздробили внутренние силы, то есть оппозиция. Плюс Громов, который находился бы у нас в качестве козыря, который мы могли использовать, чтобы совершить прямую интервенцию в уже раздробленную Россию.

Так вот, а с самого начала всё было не менее просто, чем в кульминации. Как я уже говорил, народ был недоволен ещё одним проявлением морального террора со стороны государства. Уже одного этого было достаточно.

А потом эти постоянные разговоры по телевизору − который у вас был популярнее Рутуба − разговоры о том, что в России за месяц работы СК не было убито или же ограблено ни одного человека. То, что говорили по телевизору, было сугубо идеалистической концепцией. В России тогда не просто совершались преступления, а совершались с особой частотой и жестокостью, которая прямо или же косвенно (через знакомых) затронула огромное количество населения, из-за чего незнание того, что по телевидению вещали заведомо ложные факты, было невозможно.

− Вы как-то мотивировали преступность?

− Да, материально. Систему же было обойти проще простого. Дело в том, что деньги, которые мы давали Громову на реализацию данной Системы, он присваивал себе, из-за чего система, которую он поручил сделать кибернетикам, должна была выйти не просто никудышной, а самой что ни на есть фальшивой! Иными словами, Громов даже не применил американские импланты!

Мне известно, что вы раскрыли это преступление, господин Тарковский, с чем я вас и поздравляю. Иначе вы бы с такой уверенностью не прятались в России в 43-м.

− Вы правы, не прятался бы, если бы хоть на сотую долю доверял антипатриотичным по своей сути настроениям Громова. Так значит, вашей целью было провести кровавую операцию по отношению к российскому народу с целью вызвать у него недовольство властью?

− Да, и я предложил вашему народу выбрать себе другую власть, предложил несколько вариантов, и все они были правильными, так как для дробления страны только и нужно, чтобы было многоголосье так называемых «лидеров». Однако народ выбрал совершенно другой вариант, и я не стал этому противиться.

− Почему же не стали, мистер Морровс? Я думал, что люди вроде вас должны бояться коммунизма, как огня.

− Пожалуй, что и так… − Снова отведённый взгляд. Глубокая задумчивость. Вновь обретённая мысль. Воодушевлённый блеск возобновления диалога. − В этом смысле я экстремист. Я сделал ставки на человека, идейно мне враждебного, и почти проиграл всё до копейки. Почему я пошёл на это? Всё очень просто: я уже говорил, что являюсь вашим ярым поклонником. Это, пожалуй, всё и объясняет − объясняет, как вы меня облопошили. Браво, господин Тарковский, браво! Вот − я, грешный, сижу здесь перед вами в качестве пленённого. Вы облопошили меня, своего преданного фаната, как какую-нибудь верную собачонку, как какого-нибудь Хатико, а теперь задаёте всякие деловые, политические вопросы, даже не осознавая, насколько выше меня в это мгновение стоите. Вы даже не понимаете, что ваше превосходство надо мной − не превосходство допрашивающего над допрошаемым и даже не превосходство Вождя над негласным министром пропаганды − нет. Ваше превосходство − это превосходство преисполнившегося над падшим, униженным и оскорблённым. Ваше превосходство надо мной куда выше, чем вы его оцениваете. Вы не пропагандистская шваль, не какая-нибудь политическая дрянь, не мой помазанник божий. Вы настоящий лидер, и вы бесконечно настоящий вождь. Я уважаю вас, уважаю ваш характер. Да! Вот, что я в вас сразу приметил: у вас неподдельно настоящий характер, и при этом вы не скот!

− Льстите мне, чтобы избежать наказания за свои преступления?

− Мне плевать на наказание. Наказывайте. Но лесть − нет, это уж слишком низко. Я лишь отвечаю на те вопросы, что вы задаёте мне − я ничего не говорю от себя. А лесть − она, знаете ли, идёт от себя, от самого сердца, пусть и гнилого. Моё же сердце гнило, но, думаю, не настолько, чтобы льстить.

16. АУТЕНТИЧНОЕ ГЛУБОКОМЫСЛИЕ

Впиваясь в дубовую мякоть стола, его мысли скребли по пальцам, как бешеные кошки; путались в немой голове, как бычьи цепни. Он думал путанно, поверхностно − вполне достаточно, чтобы его окадило лёгким замыслом бессилия, онемело головными болями в животе и выбросило на помойку первобытного одиночества перед лицом вечного убегания рефлексии. Белки в колёсах казались проще некуда относительно этой несуразицы, хотя и были подавлены звуком ключа.

17. КЛЮЧ