Свет в конце тоннеля

Полная, никем непересекаемая межгалактическая изоляция, существующая вне рамок времени и пространства.

Отсутствие кого бы то ни было, немедленно преходящее в предсмертный восторг.

Гнедые корабли незапамятных огорчений.

Полное, абсолютное гниение, под правильной лупой принимающее форму экзистенциальных вопросов бытия.

Одного мельком брошенного взгляда на без пяти минут мёртвого человека достаточно, чтобы понять.

Беспринципные вопли, крики, забывчивость. Бесконечное множество самых важных вещей, среди которых: беспредметное падение, свет в конце тоннеля; руки, что цепляются за вас, как за последнюю надежду; губы, жадно пьющие вас, как последнюю дождевую каплю. Отчаяние, оставшееся один на один с собой. Окоченевший труп, впивающийся глазами в небо Аустерлица. Заброшенные руины, изъеденные глистами нечеловеческих язв. Потоки беспредметной лжи, смывающие всё без остатка.

Замкнутость, тишина и беспокойство о необъятных просторах Вселенной, бесконечной, как твоя смерть.

22. ОНИ ПРОНЗИЛИ МЕНЯ!

«Будь что будет, − думал Энтони, преодолевая свой страх и поднимаясь на второй этаж. − Этот человек ничем не может меня оскорбить. Всё, что он мне тогда наговорил − лишь элемент его негативного воображения, его желчной картины мира и глубокого несчастия, столь свойственного тому изолированному классу, чьи интересы он представляет. С богом!»

Но стоило ему войти в комнату, как работа мысли резко и вдруг прекратилась, и он встал, как вкопанный, в замешательстве.

− Господин Морровс?..

Господину Морровсу будто не хватало кислорода. Он задыхался. Двигался в разные стороны. У него не было траектории. Но стоило Энтони обратиться к нему, мистер Морровс мгновенно подскочил к нему.

− Они пронзили меня! Пронзили меня! Пронзили! − он вцепился в плечи Энтони до больно сильно − так сильно, будто требовал от него спасения. Глаза его были безумны, всматривались в Энтони с видом самого беспомощного человека на Земле. − ПРОНЗИЛИ!!!» Он вдруг отпустил Энтони, развернувшись, упал в странное положение на колени и обеими руками схватился за сердце, будто ища его, но с тревогой не обнаруживая на месте.

− Кто, кто пронзил?

− ГДЕ ОНИ? − Джек дрожащими угловатыми ладонями «ковырялся» в груди и искал «их». − ГДЕ ОНИ, ГОСПОДИ, ГОСПОДИ БОЖЕ МОЙ!!! ОНИ! АААА, ГОСПОДИ БОЖЕ МОЙ, ГОСПОДИ!!!

Экзистенциальный ужас объял Энтони. Неужели всего за неделю совершенно здравомыслящий человек мог сойти с ума?

Но если это только бред, то нельзя было медлить.

− Мистер Морровс! − Он взял Джека за плечи. − Посмотрите на меня! − Но казалось, что мистер Морровс уже и думать забыл об Энтони: бредовая фантазия поглотила его рассудок. − Мистер Морровс! − Энтони в отчаянии даже начал его трясти − он не знал, как далеко сейчас условные «надзиратели» и пока ни на чью помощь не рассчитывал. − Мистер Морровс, очнитесь! Вам принести воды? − «Сбегаю за водой и отыщу кого-нибудь».

Вдруг в руках Энтони мелькнуло что-то вроде осознания: отрывистое дыхание Джека замедлилось, взгляд плавно остановился. Весь мокрый и до безумия напуганный чем-то, Джек даже, кажется, совершенно сознательно, аккуратно убрал руки Энтони.

− Ах, господи, − вздохнул он. − Слава богу, что вы пришли! − Он держал руки Энтони, как драгоценности и, закрыв глаза, поднёс их ко лбу. − Слава богу, что вы пришли…

23. РАЙ

Рай − это созданный человеческой фантазией заповедник, где нет места боли. Боль же, в свою очередь, является первоосновой Рая, неотъемлемой его частью, основанием, без которого идея Рая разрушится, как карточный «дом». Лишь страдание позволяет человеку осознать отсутствие всех условий для идеала, а значит, заставляет стремиться к нему.

В этом и заключается вся красота идеала − в его невозможности. Мы можем продолжать верить в нескончаемое количество баек о благе после смерти, но, пока мы не в силах остановить или хотя бы изучить смерть, мы не имеем права рассуждать о ней, как о чём-то содержащем в себе перспективу, а значит, должны работать с жизнью, такой какая она есть сейчас, а именно − работать с идеалом.