Свет в ночи

Здесь, в переходе от глубочайшего изумления к ужасу, мистическому ужасу перед воровски подслушанным роко­вым известием, выражается подспудное знание Раскольни­кова о происходящей в его душе борьбе ангельских и демон­ских сил. Это отражение »на поверхности того, что не доходит до рассудка, но безошибочно ведомо внутреннему «я» Рас­кольникова: его глубина знает, ареной борьбы кого и с кем она сейчас была. Но темные замыслы, взращенные в уедине­нии гордыней, успели укрепиться в его сердце, и чёрт уже влечет свою жертву к злодеянию.

«Он вошел к себе, как приговоренный к смертной ка­зни. Ни о чем он не рассуждал и совершенно не мог рас­суждать, но всем существом своим вдруг почувствовал, что нет у него более ни свободы рассудка, ни воли, и что все вдруг решено окончательно».

«Как приговоренный к смертной казни» I Тут опять об­наруживается постоянно воплощавшаяся Достоевским ин­туитивная творческая мысль о том, что все, происходящее в нашей глубине, рассудку недоступной, все, свободно ре­шенное и разрешенное совестью, предопределяет нашу явную судьбу, вплоть до одежды и обуви на нас, вплоть до ложек и плошек.

Не только тот, кто фактически убил, но тот, кто лишь оправдал по совести возможность убить своего ближнего, уже казним метафизически. Эта сущая находка Достоевского стала одним из главнейших двигателей его творчества: ко­рень водяного растения укрепляется в земле под водою, а его листья на водной поверхности — лишь прообраз корне­вых подводно-подземных волевых усилий.

К смертной казни, метафизически настигающей пре­ступника еще до свершения задуманного злодеяния, Досто­евский снова возвращается, когда Раскольников с топором, подвешенным в петле под пальто, идет убивать старуху и инстинктивно, от нестерпимого страха перед уже неизбеж­ным убийством, перед надвигающейся катастрофой, старает­ся думать о чем-нибудь постороннем. «Так, верно, те, кото­рых ведут на казнь, прилепляются мыслями ко всем пред­метам, которые им встречаются на дороге», мелькнуло у Раскольникова в голове, но только мелькнуло, как молния; он сам поскорее погасил эту мысль».

Эти слова Достоевского необходимо сохранить в памяти, как один из ключей к дальнейшему развитию событий. Ведь, значит не совсем превратился Раскольников в автомат в когтях у чёрта, когда могла еше мелькнуть у него такая мысль и когда сам он добровольно погасил ее поскорей. Что jrro? Шествие с чёртом заодно, по согласию, или же только безнадежное ощущение над собою его полной власти, созна­ние того, что поздно теперь сопротивляться, и, следова­тельно, лучше не думать?

Вероятнее всего и то и другое вместе. Ожидайте после лтого богатой жатвы от занятий психологией! Нет, «слишком широк человек, не мешало бы его и сузить», восклицал До­стоевский. Очевидно одно: иррационального и сверхрацио­нального начала в нас ни под какую психологическую мерку не подгонишь.

5