Свет женщины

Я закрыл глаза. Дидья тьятья бю лю. Он пытался сказать: Лидия, я тебя люблю. Никакого сомнения. Нет сомнения в чудовищности преступления. Это был подлинный «страдивари», и сволочь Паганини измывался над инструментом. Я услышал иронию в голосе Лидии:

– Теперь вам лучше, не так ли, Мишель? Вы чувствуете себя немного… не так остро?

Меня мутило.

– Дидья тьяля бябю…

Дидья тьяля бябю. Воля мучительно искала нужного «Лидия, я тебя люблю» и не могла попасть в точку.

Ален Товарски замолчал. Я поднял глаза. На софе возле него лежали тома Жюля Верна, красный переплет серии «Необыкновенных путешествий». А у него был взгляд слепого. Старуха, должно быть, садилась рядом с сыном и читала ему вслух. Он не мог понять, что она читает: до него слова тоже доходили искореженными. Ничего. Она все равно читала ему вслух «Необыкновенные путешествия».

– Тино Росси, – сказал я. – Камю под мандолину, Достоевский под гитару и Данте под барабанную дробь.

Я развернулся и вышел с неописуемым достоинством. В зале еще оставались какие-то гости, они были слишком стары и не могли уйти самостоятельно. Я причалил к столу, к остаткам недавнего пиршества.

– Очень не хватает Спартака, – пожаловался я официанту.

– Да, все выпили. Я тут спрятал бутылочку шнапса, хотите?

Он налил мне в стакан, но я взял всю бутылку. В конце концов, было всего три часа ночи.

– Нужно разорить закрома, – предложил я.

– Здесь так не принято, месье.

– Нужно закрыть частный сектор несчастья. Да здравствует Китай! Когда вас восемьсот миллионов, каждый в отдельности страдает меньше. Просто надо научиться мыслить демографически.

Я налил официанту:

– Давайте. Из братских чувств. Конец эксплуатации, классовой борьбе, диктатуре пролетариата. А то слишком большое удовольствие для этих, наверху. Железная пята, гладиаторские бои, а того, кто остался в живых, тоже пристукнут, погодите. Ваше здоровье.

Он был еще молодой, с веселым лицом, зеленый совсем. Ему, очевидно, не было и двадцати, он еще мог ждать.

– Заметьте, вы, может, пройдете мимо и вас это не коснется. Жертвы не выбираются, все зависит от случая. Мне приходилось даже встречать счастливых цыган. Есть и грузины, которые живут до ста двадцати лет, они едят йогурт. Йогурт, старина, – вот все, что надо. Мы не едим йогурт в достаточном количестве, от этого все несчастья.

Он забавлялся. Ему казалось, что я пьян. Молодость, что они понимают.

Я отправился в прихожую и забрал свой плащ и шляпу. Кажется, все. Ах да, моя дорожная сумка. Но ее можно найти. Я как-то сразу почувствовал себя лучше. Я терпеливо ждал Лидию в коридоре. В конце концов, он ведь ее муж. Им есть что сказать друг другу. Шутка. Я порылся в карманах, ища сигареты; забыл, что бросил курить еще два года назад. Янник настаивала, она говорила, что от этого бывает рак. Когда обе женщины вышли ко мне в коридор, я все еще чему-то смеялся. Усталость мне очень помогла, вытянув из меня последние силы; во всем теле, в крови я вдруг почувствовал прилив доверия, уверенности, они поднимались во мне, как тихая песня. Я вовсе не так наивен, я понимал, что это всего лишь второе дыхание, подачка, чтобы поощрить меня. Да, я буду продолжать. Каждый из нас знает, что он рожден для того, чтобы быть побежденным, но мы знаем также, что никому и никогда еще не удавалось и не удастся победить нас. Кто-нибудь другой, не важно кто, где и в каком заоблачном будущем разобьет наши цепи, и мы сами нарисуем себе на ладони линию будущего.

Лидия шла вся в слезах. Соня заботливо поддерживала ее под руку.

– Извините ее, Мишель. Лидия… да и вы тоже, пожалуй, не привыкли к такому. Сегодня все хотят быть счастливыми… все, даже евреи! Мы, старики, научились…

Лидия высвободила руку, как мне показалось, несколько резко. Ей не хватало почтения к старости.

– Это правда, Соня. Вы научились. Вы так с этим свыклись, страдание для вас теперь вторая натура. Оно заменяет вам смысл жизни. Я забрала у вас сына, и десять лет он был со мной счастлив. Кощунство! Теперь несчастье вернулось к вам. Все встало на свои места. Вы знаете, зачем вы живете: чтобы доказывать свое мужество. Замечательно. Теперь несчастье восстановлено в правах. Нашу семью истребили не напрасно.

– Не слушайте ее, Мишель. Ей неизвестно… то, что узнали мы, старики. Все сегодня требуют счастья. Это у них пройдет.

– Страдайте, доверьтесь мне, не откладывайте на завтра, начинайте собирать цветы слез прямо сейчас… Вы знаете, она читает ему вслух Жюля Верна, эта…

– Лидия, – прервал я ее, опасаясь худшего.

Соня светилась.

– Ему очень нравился Жюль Верн, когда он был маленьким. Да это и не важно, что читать. Он плохо понимает слова. Но он слышит мой голос.

– Вам выпала большая удача, Соня. Я украла у вас сына, но жизнь вам его вернула. Благодаря дорожной аварии. Есть в мире справедливость. Я потеряла мою маленькую дочку, зато вы вновь обрели своего сына…

– Ну, хватит, – вмешался я. – Мы во Франции все-таки.

– Лидия не злая. Она просто не привыкла к несчастью.