Свет женщины

– Да, я плохая еврейка. Знаете, Соня, если когда-нибудь ваша нога ступит на землю Израиля, вас либо поместят в музей, либо выгонят вон.

– Ей не понять, Мишель. Она бунтовщица.

– Слышите? Бунтовщица. Худшее из оскорблений. Нет, в самом деле, это бесподобно. Приятие, подчинение, покорность. Кто это сказал, что евреи не христиане? Идемте отсюда. Если когда-нибудь, слышите, Соня, я буду счастлива, обещаю, я пешком отправлюсь на богомолье в Лурд, чтобы исцелиться…

Соня долго не выпускала мои руки:

– До свидания, Мишенька, до свидания… Позаботьтесь о ней как следует…

Она твердо взяла меня под локоть и не отпускала, пока я не оказался за дверью.

VIII

Сидя в машине, безразличная ко всему, закрыв глаза, положив голову на приспособление, специально для таких случаев предназначенное, она молча ждала, пока вокруг нас суетилась команда невидимых помощников, что с таким вниманием опекают чемпионов, слушают стук их сердца, направляют шаги, исполняют их желания, протирают лобовое стекло, заправляют полный бак и желают удачного продолжения.

– Я, конечно, вела себя гнусно, но зато мне полегчало. Где это, Каракас? Еще мне предлагали работать в Организации помощи беженцам, в Бангкоке. Я позволила себе сорваться, знаю. Интересно, в какой момент превращаешься из просто несчастной женщины в злобную стерву?

– Спросите у нашего директора музыкальных театров, Лидия.

– Я ничего не понимаю в любви.

– Это оттого, что сама любовь все понимает, на все имеет ответ, все решает, и нам остается только позволить ей делать свое дело. Достаточно взять абонемент, проездной на все виды транспорта.

– Я любила его, по-настоящему, десять лет. А когда разлюбила, то пыталась полюбить его еще больше. Вот и попробуйте понять.

– Чувство вины. Нам стыдно. Мы не хотим этого признавать. Мы сопротивляемся. Чем меньше мы любим, тем больше стараемся любить. Иногда до того напрягаемся, что это вызывает одышку. К тому же этим, наверху, нравятся не столько наши победы или поражения, сколько красота наших усилий. Вы уже пробовали маточное молочко? Говорят, придает сил.

– Я не понимаю, как любовь может кончиться…

– Да, пожалуй, это дискредитирует сам институт любви.

– Иногда все уже кончено, а ты этого не замечаешь, по привычке… – Она осеклась и испуганно посмотрела на меня. – Который час?

– У нас бездна времени.

* * *

– Когда Ален вышел из больницы, я честно старалась. Мы по-прежнему жили вместе. У него было расстройство речи, афазия. Совершенно невозможно общаться…

– Это как раз должно было все упростить, разве нет?

– Знаете, Мишель, это уже не цинизм, а… смерть.

– Делаю что могу.

– Так вот. Он стал слишком говорлив, потому что у страдающих этим видом афазии умственный контроль над речью нарушен и они беспрестанно лопочут что-то на своем языке… Нельзя же бросить человека в беде потому, что вы перестали его любить… Но нужно ли оставаться рядом с ним только потому, что вы перестали его любить?

– Пора кончать с психологией, Лидия. Она слишком давно не сходит со сцены. Нужно сменить репертуар. Я поговорю с дирекцией.

– Иногда я спрашивала себя, не придумала ли я себе удобного оправдания, что перестала его любить еще до аварии… Вот что страшно. Разлюбить человека и бросить его только из-за того, что он… так изменился… Красиво, да?

– Разумеется. Просто конкурс красоты.

– Он изменился. Стал другим.

– Скандал! Верните деньги!

– И у меня было еще одно оправдание: пусть неумышленно, но он виновен в гибели моей дочки. А вдруг и это тоже, эта вина, которую я повесила на него, – просто предлог, чтобы его бросить?

– Психология щедра на всякого рода предположения. Набор вариантов неисчерпаем. К тому же разрешается жульничать. В этой игре можно подбрасывать фишки из рукава, прятать, подменять. Допускаются любые приемы, только вот ставим мы всегда против себя. При неограниченном количестве фишек и таком же количестве комбинаций в выигрыше всегда только один игрок – чувство вины. И все же – кто бы мы были без психологии? Звери? Должно быть, весело им живется, нашим братьям меньшим. Есть такой поэт, Франсис Жамм, он оставил одно очень красивое стихотворение. Называется «В рай вместе с ослами».

В ее глазах промелькнула дружеская усмешка.

– Вы в конце концов добьетесь своего, Мишель. Вы как тот гуттаперчевый акробат из «Клапси», о котором вы мне рассказывали: так ловко скручиваете себя и так неистово, что скоро свернетесь в клубочек и сможете поместиться в шляпную коробку.

– Ну надо же что-то делать со своей жизнью, черт побери!

– К чему все эти выкрики, Мишель?