Светила

Именно так и начались его отношения с Анной Уэдерелл. Когда Анна впервые прибыла из Данидина, Клинч был прямо-таки сражен: ему казалось, создания столь необыкновенного и столь горестного он в жизни не видел; он дал клятву, что не знать ему покоя, пока она не почувствует себя любимой. Он отвел ей лучший номер; он баловал ее как мог и обиделся не на шутку, когда она так и не заметила его стараний, – а когда она и обиды не заметила, он разозлился. Гнев его был иррационален и бесплоден и не придавал ему сил, как иных порою подпитывает собственная ярость. Вместо того это чувство лишь ослабляло и опустошало его, тем самым делая еще более уязвимым для любви.

Анна прибыла в Хокитику уже беременной, хотя живот ее еще не начал округляться и фигура до поры не выдавала ее тайны. Клинч повстречался с ней на набережной Гибсона, куда ее доставил лихтер, – барк «Добрый путь» встал на якорь ярдах в ста от берега. День выдался погожий и солнечный, подмораживало. Устье реки ярко искрилось, звенели трели птиц. Даже сейчас Клинчу казалось, что он помнит все до мельчайших подробностей. Словно наяву, он видел широкий нимб ее капора и концы ее лент, трепещущие на ветру, видел ее ботильоны, ее перчатки на пуговичках, ее ридикюль. Видел переливчатый багрянец платья – платье было взято напрокат, как впоследствии выяснилось, у антрепренера Дика Мэннеринга, которому Анна платила за него посуточно до тех пор, пока не сможет себе позволить купить собственный наряд. Кричаще-яркий цвет ей не шел: он придавал ее лицу землистый оттенок и выпивал жизнь из глаз. Эдгара Клинча она просто ослепила. Широко улыбаясь, он сжал ее хрупкую кисть в своих ладонях и энергично встряхнул. Сказал «добро пожаловать в Хокитику», предложил руку, пригласил пройтись; она согласилась. Приказав носильщикам доставить ее дорожный сундук в гостиницу «Гридирон», Клинч выпятил грудь колесом и повел Анну Уэдерелл по Ревелл-стрит – ни дать ни взять принц-консорт, сопровождающий королеву.

К тому времени Эдгар Клинч еще не пробыл в Хокитике и месяца. Он не был знаком с Диком Мэннерингом, хотя имя слышал; в тот день он встречал Аннин корабль безо всякой предварительной договоренности ни с магнатом, ни с проституткой. (Мэннеринг задержался в Данидине и в Хокитике ожидался лишь на будущей неделе; в любом случае он предпочитал пароход паруснику.) В ясные дни Клинч частенько выходил на косу и приветствовал старателей, что высаживались на песчаный берег. Он пожимал им руки, улыбался, отдельно приглашал каждого остановиться в гостинице «Гридирон», как бы между делом замечая, что готов предложить хорошую скидку, но только тем, кто согласится в течение ближайшего получаса.

В ходе недолгой прогулки от набережной Гибсона Клинч всем своим существом ощущал легкое прикосновение Анниной руки к своему локтю; к тому времени как они достигли парадного входа в «Гридирон», Клинч понял, что без этого прикосновения ему жизнь не в жизнь. Он взмолился о разрешении угостить молодую женщину вторым завтраком в обеденной зале; она согласилась, и в груди его всколыхнулась волна искупительных чувств, так что в результате он предложил ей свой самый лучший, самый просторный номер.

Анна заплатила за жилье долговой распиской от Дика Мэннеринга; Клинч, нежданно преисполнившись великодушия, принял расписку без вопросов. К тому времени как он осознал, что Анна, надо думать, представительница древнейшей профессии, сердце его уже было отдано необратимо и бесповоротно. Когда неделю спустя в Хокитику прибыл Мэннеринг, он представился Клинчу как Аннин работодатель и выговорил для своей подопечной следующие условия: за еженедельную плату Анне предоставлялась защита, ненавязчивый надзор, два раза в день – питание и раз в неделю – ванна. Этот последний пункт считался дорогостоящей роскошью, его можно будет отменить (доверительно пояснил Мэннеринг), как только девица обживется в городке. Однако ж в течение первых нескольких недель ее найма необходимо потворствовать ее вкусам и поддерживать ощущение шика и блеска.

Клинч был более чем счастлив каждое воскресенье наполнять медную ванну, пусть и трудоемкая то была обязанность. Он с восторгом ждал, чтобы Анна промелькнула на лестничной площадке, с мокрыми волосами, вся – чистота и свежесть; он любил пройти мимо нее в обеденной зале воскресным вечером и вдохнуть молочный аромат мыла на ее коже. Ему нравилось выливать использованную, мутную от грязи воду в сточную канаву на краю дороги и надеяться, по мере того как белая пена утекала прочь, что Анна глядит на него сверху вниз из окна на верхнем этаже.