Светила

Вот уже много месяцев прошло с тех пор, как Анна вернула Дику Мэннерингу взятое напрокат багряное платье, а вместо него приобрела несколько других, лучше сидевших по фигуре. Однако сегодня она щеголяла не в кричащем оранжевом наряде, посредством которого обычно заявляла о своем ремесле, – ибо хокитикские шлюхи на работе цвета носили яркие, а вне работы предпочитали приглушенные тона. На сей раз она надела кремовое муслиновое платье, лиф которого был скроен в стиле куртки для верховой езды и застегнут наглухо. Плечи ее окутывала синяя треугольная шаль. По этим приметам, а также по тому, что девушка пребывала в состоянии почти бессознательном под воздействием опиума, Эдгар Клинч заключил, что она только что из Чайнатауна: когда Анна наведывалась туда, она отправлялась инкогнито, одевшись по возможности неброско.

Трясущимися руками Клинч стянул с Анниных плеч шаль; она соскользнула на пол. Затем он развязал бант на спине ее платья и ослабил завязки корсета, продвигаясь медленно и постепенно. Пальцы его нащупывали потайные пуговки, одну за одной, и выпрастывали их из петель. Она казалась такой податливой в его объятиях; когда он попытался осторожно стянуть с нее платье, Анна послушно подняла вверх руки, точно ребенок. Затем Клинч открепил ее кринолин и вытащил свою подопечную из верхнего обруча, так что весь деревянный каркас со всеми его пряжками с грохотом лег на пол. Он вновь опустил девушку на диван – раздетую до комбинации – и накрыл ее шалью. А затем встал и принялся наполнять ванну. Анна лежала, подложив ладонь под щеку, неровно дыша во сне: грудь ее вздымалась и опадала. Приготовив воду, Клинч вернулся к ней, приговаривая что-то утешающее; через голову стянул с нее комбинацию, подхватил нагую девушку на руки, опустился на колени и мягко перенес ее в ванну.

Анна издала воркующий звук, едва тело ее коснулось воды, но глаз не открыла. Клинч устроил девушку так, чтобы затылок ее удобно лег на медный выступ на краю, не давая ей соскользнуть и захлебнуться. Убрал с ее щеки прядь волос, провел большим пальцем по линии скулы. Погружая ее в воду, Клинч замочил рукава до самых плеч; теперь он шагнул назад, развел руки, стараясь не прижимать к себе пропитанную водой ткань, и воззрился на девушку. Он изнывал от одиночества и вместе с тем ощущал глубокое умиротворение.

Спустя мгновение хозяин гостиницы присел подобрать с пола муслиновое платье, намереваясь отряхнуть его и, сложив, повесить на спинку дивана. Платье оказалось тяжелее, чем ему представлялось, – и с чего бы? Это же всего-навсего муслин да нитки – теперь, когда открепили кринолин, сняли нижние юбки и прочие причиндалы! И чего ж оно такое увесистое-то? Клинч пощупал ткань – и ощутил между пальцами что-то странное. Он вывернул платье – а это что такое? – что-то массивное явно проложено между швами, вроде как ряд камешков. Он просунул палец под нитку, нитка порвалась, и он протолкнул указательный и большой палец под подогнутый и подшитый край. Может, тут набивка какая-нибудь? К вящему своему изумлению, вытащил он щепоть чистого золота.

Анна по-прежнему спала, прижавшись щекой к краю ванны. С неистово колотящимся сердцем Клинч прощупал швы платья, от оборок юбки до лифа. В ткани были спрятаны многие унции, если не фунты. И все – самородное золото! Что, спрашивается, Анна делала в Чайнатауне, если вернулась одурманенная опиумом и в платье, нашпигованном ценным металлом? Она, верно, куда-то переправляла золотишко – контрабандой переправляла, по всей видимости. В Чайнатаун? Что за нелепость! Должно быть, она из Чайнатауна его несла. Вероятно, в обмен на опиум! Клинч лихорадочно размышлял. Он припомнил, что прятать золото в подкладке одежды – это расхожий способ уклониться от уплаты таможенных пошлин, хотя дело, конечно, опасное: если поймают – плати огромные штрафы, а не то и в тюрьму загремишь. Но сама Анна ни разу не старатель – ради всего святого, она ведь женщина! – золото наверняка не ее. Кто-то, по-видимому, Анне достаточно доверяет, чтобы спрятать это золото в ее одежде. И Анна достаточно доверяет этому человеку, чтобы пойти ради него на подобный риск.

И тут его осенило: Мэннеринг. Дик Мэннеринг был хозяином чуть ли не всех китайцев Каньера; они трудились на его участках за ничтожное жалованье. А еще Мэннеринг был Анниным работодателем. Ну конечно же! Все знали, что Мэннеринг грязными делишками не брезгует, – да чего и ждать от сутенера? И не сам ли он повторял снова и снова, что Анна Уэдерелл – лучшая из шлюх?

Клинч вновь обернулся к Анне и вздрогнул, заметив, что глаза ее открыты и неотрывно глядят на него.

– Как водичка? – глупо спросил он, встряхивая платье, так чтобы скрыть щепоть золота в пальцах.

Она довольно замурлыкала, но скромности ради сдвинула колено и, скрестив руки, прикрыла грудь. Ее округлый живот являл собою идеальную сферу, что покоилась на белесоватой поверхности воды, словно яблоко в ведерке.

– Так ты пешком от самого Каньера шла? – спросил Клинч.