Светила

Вряд ли она только что отшагала четыре мили – она ж головы поднять не в силах! Она ж на ногах не держится!

Она снова мурлыкнула что-то, дробя ноту надвое, в знак отрицания.

– А как же? – не отступался Клинч.

– Дик как раз проезжал мимо, – пробормотала она. Слова в ее устах были вязкими, как патока.

Клинч шагнул ближе:

– Дик Мэннеринг – проезжал через Чайнатаун?

– Мм. – Она вновь закрыла глаза.

– И подвез тебя, да?

Но Анна не ответила. Она опять заснула. Голова бессильно откинулась к краю ванны, скрещенные на груди руки упали, ушли под воду и снова всплыли на поверхность.

Клинч по-прежнему держал в пальцах щепоть золота. Он осторожно повесил платье на спинку стула, золото опустил в карман, потер указательный и большой палец друг о друга, стряхивая чешуйки, – словно жаркое солил.

– Что ж, ванна в твоем распоряжении, – проговорил он и вышел за дверь.

Но вместо того чтобы спуститься в вестибюль, он быстро прошагал по коридору до Анниного номера и с легкостью отпер замок хозяйским ключом. Вошел внутрь, направился к гардеробу, где девушка хранила одежду. У Анны было пять платьев, все – купленные подержанными: их в числе прочих вещей удалось спасти с грузового парохода, потерпевшего крушение на отмели. Сперва Клинч принялся за «рабочее» платье проститутки. Проворно прощупал все до единого швы и обшарил изнутри турнюр. И этот наряд тоже, как и муслиновый, был просто-таки битком набит золотом! Клинч взялся за следующее платье, и за следующее, и еще за одно; и всякий раз повторялась та же история. Да в этих пяти платьях у Анны целое состояние сокрыто, подумал Клинч, быстро произведя в уме приблизительные подсчеты.

Он присел на кровать.

Анна никогда не надевала оранжевое платье, отправляясь в Чайнатаун, – Клинч знал об этом доподлинно, – и все-таки и оно тоже нашпиговано золотом, так же как и остальные. То есть речь идет не просто о договоренности с азиатами, как он сперва было подумал! Это махинация, выходящая далеко за границы Чайнатауна. Вероятно, даже за границы Хокитики. Кто-то замыслил грабеж с большим размахом, подумал Клинч.

Он прикинул альтернативы. Мог ли Мэннеринг использовать Анну как вьючную скотину, чтобы перевозить драгоценный металл из ущелья, без ее ведома? Ну да, размышлял Клинч, эта задача не из трудных: надо лишь снабдить ее трубкой с опиумом, дождаться, чтоб заснула, и тогда зашивай себе преспокойно золото в платье, по щепоти зараз. Может статься… но нет: нелепо и думать, что Мэннеринг пойдет на такой риск, не заручившись согласием и поддержкой самой проститутки. Да ради всего святого, она ж на себе носит сотни фунтов – если не тысячи! Она просто не может о них не знать. Когда дело доходит до денег, Мэннеринг отнюдь не дурак. Он в жизни не доверил бы такое богатство самой обыкновенной шлюхе без поручительства. Анна наверняка предоставила ему гарантии – какой-нибудь долг, думал Клинч, какое-нибудь, там, обязательство. Но что такого она могла дать в качестве залога, когда речь идет о целом состоянии в самородном золоте?

Внезапно разъярившись, Клинч замолотил ладонями по стеганому одеялу. Мэннеринг! Нет, ну каков наглец – подстроить этакое жульничество, когда Анна живет под его, Клинча, кровом и ест его, Клинча, хлеб! Что, если нагрянет полиция, что, если обыщут ее комнату? Кто тогда понесет ответственность? Право, думал Клинч, ему причитается часть прибыли – его могли хотя бы в известность поставить! А китайцы, конечно же, в тайну посвящены, не вопрос. Как унизительно. Чего доброго, вся Хокитика знает. Клинч выругался. Чтоб тебе в аду гореть, Дик Мэннеринг, мрачно подумал он.

В соседней комнате послышался плеск, – должно быть, Анна очнулась, и Клинч на миг задумался, а не следует ли ему конфисковать платья, висевшие в гардеробе? Пожалуй, он может удерживать их в качестве выкупа, как рычаг воздействия на Мэннеринга. Осталось дождаться, чтобы Анна пришла в себя, и допросить ее подробно. Глядишь, удастся вытянуть признание или хотя бы извинение. Но ему недостало мужества. Неприязнь всегда ставила Эдгара Клинча в тупик; он остро переживал в душе все свои обиды, но дальше этого обычно не шел. С тяжелым сердцем он вышел из Анниного номера, вновь спустился и отпер дверь вестибюля.

– Пожалуйста, примите мои самые искренние извинения, – промолвил Гаскуан.

– За что это? – недоуменно заморгал Клинч.

– За все мои сомнения в том, что вы действуете исключительно в наилучших интересах мисс Уэдерелл.

– А, – кивнул Клинч. – Да. Ну, это, спасибо.

– До свидания, – попрощался Гаскуан.