Светлая сторона апокалипсиса

Что еще говорил этот лекарь? Его должен был допросить какой-то Хранитель Короны, личность, судя по всему, малоприятная. Но вот уже третий день за ним никто не приходит, значит, есть дела поважнее.

Снова скрипнула дверь. Наверное, опять слуга с обедом. Хотя сегодня что-то рано, солнце взошло не так давно.

Нет, на этот раз вошла пухлая розовощекая девушка в сером платье из грубого льна и белом чепчике. Она принесла ведро с водой и большой медный таз. Ишь ты… Заботятся о гигиене! Почаще бы таких пташек присылали. Олег улыбнулся и поднялся со своей лежанки:

— Здравствуй, красавица!

Девушка не ответила, но поняла, это точно — вон, зарделась как маков цвет. Наверное, им запрещено разговаривать.

Олег сорвал с себя пахнущую потом рубаху. Даже странно было расстегивать мелкие, отливающие перламутром пуговицы. Давно ли он в последний раз одевался у себя дома перед большим овальным зеркалом? Кажется, тысячу лет назад. Эх, да что вспоминать… Галстук, превратившийся в грязную тряпку, Олег бесцеремонно отшвырнул в сторону — здесь он уж точно не понадобится. Девушка наблюдала за ним с веселым любопытством и даже тихонько прыснула в кулачок. Ах да, конечно, ведь чужак — редкая диковинка, когда еще доведется увидеть! Оставшись обнаженным до пояса (брюки снимать все же не стал), Олег улыбнулся ей в ответ и подставил руки — лей, мол. Девушка поливала, а он фыркал и плескался в свое удовольствие и даже пару раз шутливо брызнул в нее водой. Она засмеялась, запрокинув голову и показывая вполне аппетитную белую шейку, но быстро опомнилась, убрала под чепец выбившуюся золотистую прядь, подхватила ведро и таз (бедняжка, тяжело, наверное!) и быстро вышла.

После ее ухода Олег загрустил. Он снова прилег на свою лежанку, закинул руки за голову. Ну что за дела? Увидел на мгновение кусочек настоящей жизни — и снова сиди, как зверь в клетке, жди, что будет. Опостылевшие беленые стены будто надвинулись на него, сделав и без того тесное обиталище еще меньше.

Ну-ка, ну-ка, а это что такое? Олег вдруг заметил какой-то маленький предмет на полу.

Шпилька. Маленькая женская шпилька, украшенная кованой розочкой из какого-то светлого металла, крепкая и острая.

Надо припрятать. Пригодится.

Солнце уже клонилось к закату, когда царь Хасилон почувствовал себя плохо. Сначала боль заявила о себе тихо и вежливо — так, легкое покалывание. Привычным жестом поглаживая правое подреберье, он пытался успокоить себя — ничего, пройдет. Чтобы отвлечься, он стал думать о сыне. Как давно он не позволял себе вспоминать!

Но сегодня можно. Сегодня он снова почувствовал себя царем, а не игрушкой в руках придворных, будто сбросил лет двадцать сразу. Жоффрей Лабарт стал для него вестником из тех времен, когда он сам был еще молод, жена его была жива и здорова, а сын тихо подрастал рядом. Мир был прекрасен тогда, и каждый день приносил только радости. Куда все это ушло? На каком повороте он разминулся со счастьем?

Ему хотелось вспоминать дальше, но боль снова дала знать о себе, и на этот раз уже сильнее. Досадливо морщась, царь полез за пазуху. Вот она, бутылочка темного стекла. Теперь он с ней не расстается. Один глоток, другой, третий… Все, пока хватит. И вкус какой-то странный, нет прежней горечи.

Сейчас надо только отвлечься, и боль пройдет. А лучше всего — заснуть. Может, сын приснится… Царь Хасилон вдруг понял с ужасом, что не может вспомнить его лица.

И он действительно заснул и увидел своего мальчика, совсем маленьким, лет пяти-шести, не больше. Он пережил заново долгий летний день в Гилафе, у моря. Один из самых счастливых дней в его жизни.

Боги редко отказывают людям в последней милости.

Мальчик бежит по песку вдалеке, и волны лижут его босые загорелые ноги. Он все ближе, ближе… Теперь хорошо видны его черные вьющиеся волосы, синие глаза и чуть косой передний зубик. Любимое, родное личико светится радостью, смуглые ручонки крепко сжимают рыбу дормек. «Смотри, отец, это я сам поймал!» Рыба еще бьется, и чешуя серебром блестит на солнце… А из дома уже идет его жена, его ласковая королева. Она несет ему большую кружку холодного пива и улыбается, кокетливо встряхивая головой, и ее волосы цвета спелой ржи рассыпаны по плечам. А вокруг никого — ни слуг, ни придворных… Только мир, покой и любовь.

Но почему погас дневной свет и все исчезло? Теперь перед ним огромная черная змея с горящими красными глазами. Медленно-медленно кольца обвивают его тело и сжимаются, сжимаются… И боль, ужасная боль, разрывающая тело.

Царь Хасилон проснулся от собственного крика. Слава всем богам, это был только сон. В темноте его спальни нет никаких змей.

Сон кончился, но боль не ушла. Наверное, лекарства недостаточно. Царь снова вытащил бутылочку, отбросил пробку и принялся жадно пить. Когда склянка опустела, он прислушался к себе. Но боль так же продолжала грызть его внутренности, желанное облегчение не наступило.

И только теперь он с ужасом понял, что чудодейственное лекарство больше не помогает.

В мире была только боль, и она была нестерпимая.