Одно событие заслоняет другое, одно переживание сменяется следующим; третья, четвёртая, пятая… любовь затмевает предыдущую, сохраняя в памяти лишь самую первую. Плохо помнится незначительный разговор. Он быстро оседает в хранилищах памяти, но не стирается — шторм поднимает со дна океана песчинки. В состоянии стресса события прошлого могут неожиданно всплыть на поверхность, и тогда забытые страницы читаются иначе, через призму лет в свете дополнительной информации прошлое видится совершенно иным.
Нечто подобное случилось со Светланой Аллилуевой. В 1984 году она ненадолго вернулась в Советский Союз. Кто-то из родственников или друзей ознакомил её с книгой Абдурахмана Авторханова «Загадка смерти Сталина: заговор Берии». Версия Авторханова о заговоре и насильственной смерти отца показалась ей неправдоподобной, но она напомнила ей о событиях, которые она упустила, когда писала «Двадцать писем» (1963), а затем «Только один год» (1969).
Загадочная история началась незадолго до смерти отца, но основные события развернулись уже после его смерти. Она поделилась своими воспоминаниями в новой книге в 1991 году— Авторханову показалось, когда он с ними ознакомился, что они полностью поддерживают его версию заговора, и в очередном переиздании «Загадки смерти Сталина» он их по-своему интерпретировал. За последующие двадцать лет не было проведено расследований в направлении, указанном Светланой Аллилуевой. Факты, ею приведённые, остались малоизученными и загадочными.
Удивительная история впервые была предана гласности в 1991 году. Она не была продолжена в фундаментальных исследованиях Волкогонова,[63]
Радзинского, Медведева и Млечина, получивших эксклюзивное право работать в архиве Сталина и черпавших своё вдохновение из первых двух мемуарных книг Светланы Аллилуевой.Итак, что же она вспомнила через 38 лет после смерти отца и на что обратила внимание историков?
Последний разговор Светланы с отцом, одноминутный, в телеграфном стиле, состоялся в январе или феврале 1953 года (точную дату она за давностью лет подзабыла).[64]
Внезапно он позвонил ей и, не задавая вопросов о том, как она обустроилась в «Доме на набережной», куда она переехала, или о внуках, которые его интересовали постольку-поскольку, напрямую спросил: «Это ты передала мне письмо от Надирашвили?».
— Нет, — ответила Светлана. Она давно усвоила железное правило, вдалбливаемое ей отцом: ничьих писем к нему не носить и не работать «почтовым ящиком».
— Ты знаешь его? — недоверчиво спросил он.
— Нет, папа, я не знаю такого.
— Ладно, — успокоился он и повесил трубку, не дав ей возможность задать вопрос о его самочувствии.
Это был деловой звонок, в котором не было ничего личного. Он запомнился Светлане лишь потому, что оказался последним. Фамилию Надирашвили до того, как ей позвонил отец, она ни разу не слышала. Кто-то подсунул Сталину письмо, которое он прочёл (девять из десяти читателей Авторханова — Волкогонова, бездоказательно скажут: «это был Берия»), хотя, кик вспоминает Хрущёв, после ареста Поскрёбышева некому было просматривать почту и она оставалась непрочитанной.
«А сейчас скажу сразу, что как-то в последние недели жизни Сталина мы с Берией проходили мимо двери его стоповой и он показал мне на стол, заваленный горою нераспечатанных красных пакетов. Видно было, что к ним давно никто не притрагивался. «Вот тут, наверное, и твои лежат», — сказал Берия. Уже после смерти Сталина я поинтересовался, как поступали с такими бумагами. Начальник охраны Власик ответил: «У нас был специальный человек, который попом вскрывал их, а то так оставлять неудобно, а мы отсылали содержимое обратно тем, кто присылал».[65]
Небольшое замечание к воспоминаниям Хрущёва, в которых есть фактическая неточность. В мае 1952 года генерал Власик был снят с должности начальника охраны Сталина и направлен на Урал заместителем начальника Баженовского исправительно-трудового лагеря МВД СССР; 15 декабря он был арестован по делу врачей. В январе 1955 года приговорён к 5 годам ссылки в Красноярск; 15 декабря 1956 года Власик был помилован Постановлением Президиума Верховного Совета СССР (со снятием судимости). Непонятно в таком случае, когда с ним мог разговаривать Хрущёв о событиях последних недель жизни Сталина? Скорее всего, за давностью лет он ошибся с фамилией и эту информацию ему сообщил другой человек, кратковременно, с июля 1952-го по март 1953-го (потому и не запомнившийся), бывший последним начальником личной охраны Сталина, — Николай Петрович Новик. Это ещё один наглядный пример необходимости аккуратно относиться к воспоминаниям очевидцев, грешащих непреднамеренными ошибками в датах и фамилиях…