Светлейший-6. Шторм над Петербургом

— Василий, это я, — прервал молчание он, поднеся телефон к уху. — Пробей мне, пожалуйста, Ивана Алексеевича фон Мейделя. Аспирант химфака Державного, Гранат. Сделай быстро, у нас мало времени.

Он бросил взгляд в окно, потом перевёл глаза на меня:

— Что скажете, Алексей? Фамилия-то у паренька немецкая…

— Или австрийская, — отозвался я, глядя на его напряжённое лицо. — Думаете, это новая попытка после Немца?

— Черт его знает. Слишком уж очевидное совпадение.

Через несколько минут телефон Черкасова снова зазвонил. Экспедитор включил громкую связь, и салон наполнил голос Василия, спокойный и слегка усталый:

— Иван Алексеевич фон Мейдель, двадцать пять лет. Из старого прусского рода Мейдель, который был возведен в баронское достоинство в позапрошлом веке. Род давно обедневший, магический потенциал слабый, никогда не поднимался выше опалового ранга. Иван Алексеевич — единственный представитель рода мужского пола.

— Дальше, — коротко сказал Черкасов.

— Отец, Алексей Севастьянович. Окончил юрфак Державного университета, состоял на службе в Коломенском суде. Имел гранатовый ранг.

— Имел? — переспросил Ростопчин.

— Погиб в двести девяносто восьмом, — уточнил невидимый Василий. — У меня в досье указано, что погиб в ДТП. Лихач сбил на проезжей части. Виновный сейчас отбывает срок под Тобольском.

— Ясно, — отозвался Черкасов. — Дальше.

— В Петербурге также зарегистрированы мать Ивана, Эльжбета Казимировна, урожденная Вишневская — преподавательница музыки в школе, и его младшая сестра Анна, школьница. Семья тихая, в криминальных сводках никогда не фигурировала. Других родственников я пока не нашел.

— А другие адреса есть? — спросил я.

— Нет, — ответил Василий. — Только Дровяной.

— Спасибо, — Черкасов завершил звонок и перевёл взгляд на меня. — Честная семья, никакого криминала. А потом аспирант Ванечка прокрадывается в лабораторию и похищает опаснейшее вещество…

— Если оно настолько опасное, чего ж они охрану не приставили, — проворчал Ростопчин.

— Хороший вопрос, — ответил Черкасов. — Который следовало бы задать ректору. И ты сам прекрасно знаешь ответ.

— Бардак.

— Именно. Бардак. Ладно, сейчас в любом случае нужно понять, почему никто не отвечает на телефон в квартире.

Ростопчин хмыкнул:

— Или не могут ответить…

Черкасов вздохнул, облокотившись на дверцу:

— В любом случае, узнаем на месте.

Когда мы въехали в Коломну, город словно переменился. Узкие улочки, неяркий свет уличных фонарей, обшарпанные фасады домов — всё это напоминало старые черно-белые фотографии Петербурга, на которых время словно остановилось.

Арсеньев свернул в Дровяной переулок и снизил скорость. Дом шестнадцать оказался трёхэтажным зданием доходного типа, стоящим в ряду таких же полуоблезлых строений. Потрескавшаяся штукатурка стен, деревянные окна с облупившейся краской — дом не знал ремонта с прошлого века. Местечко безрадостное.

— Ну и местечко, — пробормотал Ростопчин, убирая блокнот в карман.

— Район бедный, что ты хотел? — Черкасов огляделся через окно. — Ну что, господа. Приступим.

Мы вышли из машины, ступив на влажный, разбитый асфальт двора. Воздух был холодным, туман стелился у земли, создавая угрюмую атмосферу. Вокруг стояли молчаливые дома, свет горел лишь в нескольких окнах.

— Вход, видимо, с двора, — указал Черкасов, взглянув на табличку с номерами квартир. — Здесь с первой по четырнадцатую.

Подходя к узкой двери парадной, я почувствовал, как нарастает тяжесть предчувствия. Черкасов взглянул на меня.

— Готовы, Алексей?

Я кивнул.

— Конечно.

— Только не лезьте вперед, ваша светлость. Вы пока что всего лишь курсант, и я рассчитываю на ваше благоразумие.

Я усмехнулся. Если Черкасову так спокойнее…

Мы поднялись по скрипучей деревянной лестнице. Стены парадной были облуплены, пахло сыростью и пылью. На третьем этаже нас встретила дверь с тусклой табличкой: «Кв. 26». Черкасов постучал, но его рука замерла на втором ударе.

— Открыта, — пробормотал он, убирая руку.

И действительно, дверь не была заперта.

Мы переглянулись, предчувствуя неладное. Арсеньев первым активировал магический щит — едва заметное мерцание охватило его фигуру. Я последовал его примеру, как и остальные.

— Осторожно, — сказал Ростопчин. — Не следим особо.

Черкасов потянул на себя дверь и сделал шаг вперёд.

Квартира встретила нас тишиной и хаосом. Крохотная прихожая с дешевенькой уличной обувью и стоптанными тапочками — были здесь и женские, и детские.

Гостиную нельзя было назвать большой, но она была уютной — раньше. Теперь здесь царил беспорядок. Подушки с дивана валялись на полу, книги и бумаги были раскиданы по всей комнате, картина на стене висела криво.

— Искали что-то, — сказал я, осматривая комнату.

— И, видимо, торопились, — добавил Черкасов, наклоняясь, чтобы поднять какую-то бумагу.

Вещи женского обихода — одежда, косметика — лежали рядом с перевёрнутым столом. На полу валялся разбитый фарфоровый чайник. Старинный. Видимо, с тех времен, когда род был богаче.

Мы двигались осторожно, стараясь не задеть то, что могло оказаться важным.