Светлейший-6. Шторм над Петербургом

— В коридоре ничего интересного, — доложил Ростопчин, вернувшись из другой комнаты. — Может, кухня?

— Проверьте, — отозвался Черкасов, осматривая шкаф у стены.

Арсеньев первым направился на кухню, но через мгновение мы услышали его голос:

— Сюда.

Кухня была небольшой, с пожелтевшим от времени потолком и линолеумом, который местами вспучился. На столе стояла грязная чашка — одна, рядом валялись крошки хлеба. Холодильник тихо гудел, а в углу на старом табурете лежала мятая газета. Вчерашняя.

А посреди кухни, между столом и стулом, лежал молодой человек.

Лопоухий, нос картошкой… Лицо его было бледным, глаза полуоткрыты, губы — чуть приоткрыты, будто он пытался сказать что-то перед смертью. Руки лежали на полу, чуть согнутые, словно он пытался подняться, но не успел.

— Вот и наш Иван Алексеевич фон Мейдель, — вздохнул Ростопчин. — Вызываю группу.

Мы замерли, осматривая тело. Черкасов первым нарушил молчание:

— Судя по всему, совсем свеженький. Несколько часов.

Я подошёл ближе, стараясь не наступить на осколки посуды на полу. Тело выглядело странно. Лицо Ивана выражало не просто боль, а какой-то неестественный ужас, будто он видел нечто невозможное. Или же словно он испытал чудовищные муки вроде спазма. Очень похоже на то, как выворачивало наизнанку, когда энергия искажения вступала в реакцию с эфиром.

— Да нам с вами прямо везет, — вздохнул я.

Черкасов бросил на меня взгляд и мрачно усмехнулся:

— А вы думали, будет просто?

Он достал из кармана записную книжку и начал делать заметки, пока Ростопчин вызывал помощь, а Арсеньев изучал окружающую обстановку.

— Что скажете, Алексей Иоаннович? — обратился Черкасов ко мне.

Я присел на корточки возле Мейделя и прислушался к ощущениям. Я чувствовал слабый след аномальной силы и пытался понять, откуда исходил фон.

— Не в квартире, — наконец, сказал я. — В самом парне. В нем аномальная энергия.

Получив разрешение Черкасова, я начал быструю диагностику. И действительно — фонило от парня. Эфир был выжжен, каналы разорвало.

— Да, господа, — я поднялся, осматриваясь. — Клиент по мою душу. Четкие остаточные следы аномальной энергии. Судя по количеству, именно она его и убила.

Черкасов хмуро на меня посмотрел.

— Осталось понять, сам он решил поставить над собой эксперимент или ему кто-то с этим помог…

— Вряд ли бы он устроил такой бардак только ради эксперимента, — ответил я. — Здесь что-то искали. Полагаю, Мейделя заставили выкрасть вещество из лаборатории. Или подкупили, чтобы выкрал. Возможно, угрожали. А затем, когда он все сделал, зачистили хвосты…

— А теперь вопрос — связан ли этот Мейдель с теми студентами, которые примерно в это же время попали в больницу с эфирным выгоранием, — рассуждал Черкасов.

— Думаете, они могли его ограбить?

— Я думаю о чем угодно, Алексей. Мейдель мог сам попытаться производить вещество. Мог продавать его студентам, чтобы заработать. — Экспедитор огляделся по сторонам. — Деньги ему явно были нужны…

Тем временем Ростопчин вернулся:

— Всех вызвал. Ждем ребят, констатируем — и работаем.

— Вот только где женщина и девочка? — спросил Черкасов. — Пробей, где работает мать и где учится сестра. Попробуй связаться. Нужно их найти.

Черкасов аккуратно закрыл кухонную дверь, оставив тело Ивана под охраной Ростопчина, и посмотрел на Арсеньева, который стоял на лестничной площадке с какой-то пожилой женщиной.

— Нашлась свидетельница, — коротко сообщил Арсеньев, пропуская старушку вперёд.

Она хотела перешагнуть порог квартиры, но лейтенант вовремя ее остановил.

— Прошу прощения, но сюда нельзя.

— Это как это нельзя? Случилось что?

— Давайте поговорим снаружи, — мягко улыбнулся Черкасов.

Обаяние экспедитора сделало свое дело, но любопытная старушка то и дело норовила выглянуть в дверной проем и понять, что произошло.

Среднего роста, с аккуратно уложенными седыми волосами и старомодным платком на плечах, она держала руки сцепленными на животе.

— Ох, матушка моя… — пробормотала она, заметив беспорядок. — Что ж это там у них, миленькие, случилось?

— Как раз разбираемся, — успокоил её Черкасов, кивнув Арсеньеву, чтобы тот прикрыл дверь. — Как вас зовут?

— Лазарева Ефросинья Петровна, — ответила она, вытирая платком уже сухие руки. — Живу вот здесь, напротив, в двадцать седьмой. Всю жизнь тут прожила.

— И, должно быть, вы знаете Ивана Мейделя? — спросил Черкасов, не теряя времени.

Старушка всплеснула руками.

— Конечно, знаю, как же не знать! И матушку его знаю. И сестренку, и отца тоже знала… Ох, такое горе у них в семье произошло, горе-горе…

— Расскажите, пожалуйста, об Иване.

— А что? Совершил что-то? Да в жизни не поверю!

— Хороший, значит, юноша? — улыбнулся я.

— Ваня-то? Хороший! — уверенно закивала соседка. — Тихий, воспитанный. Всегда здоровался, помогал, если чего просила. Да и семье своей старается помогать. Как его отец, Алексей Севастьянович-то, погиб, так он ночами работать начал. Пенсию-то по утрате платят, но там же как кот наплакал…

Её голос дрогнул, и она приложила платок к глазам.

— Что с ним, милок? Что-то с Ваней?